– А-а-а!.. – Маша отчаянно схватилась за голову.

«Кап, кап, кап», – падали со стола последние капли. В этот самый момент мама беззаботно впорхнула на кухню… и увидела Сашу, которого минуту назад оставила целым и невредимым. Брюки сплошь залиты, рубашка в майонезе с вкраплениями морковки и зеленого горошка, лицо забрызгано вином, точно кровью. Ни дать ни взять раненый полицейский после штурма супермаркета, захваченного террористами.

Эта картина маму настолько поразила, что она начала заикаться:

– Чт-то т-тут п-произошло?

– В гости заходил полтергейст, – проговорил Саша. Теперь он тер оба глаза: во второй, видно, попало вино. – Но ты опоздала. Он уже ушел. – Саша дотер глаза, проморгался и окинул взглядом стол, по которому, казалось, прогулялся слон. – Ничего такого страшного, посуды немного побилось, это к счастью. Салата, правда, осталось мало, но и то хлеб… Все, в общем, в порядке. Только вот вино…

– Боже мой! Неужели пропало?! – Мама обхватила ладонями лицо и уставилась на рубиновую лужу с таким ужасом, словно на ее глазах разворачивалась глобальная катастрофа. Маша готова была заплакать.

Саша смертельно перепугался, что они обе, чего доброго, примутся рыдать – такая перспектива потрясла его куда больше, чем пролитое коллекционное вино.

– Эй, эй, вы чего?.. Прекратите! Бросьте! Нашли о чем переживать! Раз уж мы его не выпили, давайте рассуждать трезво! Вот, скажем, есть в бутылке вино, потом его разливают по бокалам, выпивают, и его как не бывало. У нас оно тоже было, теперь его нет, верно? Только одно звено в цепочке пропущено, а на выходе – то же самое. Логично?

Он говорил так горячо и чистосердечно, что Маша волей-неволей улыбнулась. Мама покорно опустила руки.

– Уффф… Слава те господи… – с облегчением пробормотал Саша. – Все, забыли про это несчастное вино и продолжаем радоваться жизни. Как говорил Винни-Пух, «мед если есть, то его сразу нет». Кстати, у меня осталось кое-что получше! «Мускат белый Массандра» урожая тысяча восемьсот девяносто шестого года, но он дома. В следующий раз попробуем! Мне бы только ожог чем-нибудь помазать…

– А ожог-то откуда? – ахнула мама.

– Это все я виновата! – Маша, чтобы как-то загладить свою вину, поспешно распахнула кухонный шкафчик, схватила бальзам от ожогов и хотела выдавить его Саше на руку.

– Не-надо-не-надо-не-надо! – в страхе закричал Саша и отобрал у нее мазь. – Я лучше сам.

Он сдавил тюбик, но бальзам подсох и не выдавливался: засохший слой, как плотина, сдерживал остатки (в тюбике оставалось всего ничего). Саша сжал его посильней, бальзам прорвал плотину, выстрелил из тюбика и длинным темно-желтым червяком шлепнулся на то единственное, что еще не пострадало на столе, – блюдо с нарезкой. В самую середину, на аккуратные ломтики бекона.

– Полтергейст не ушел, – констатировал Саша упавшим голосом. – Он еще здесь. Мы как герои фильма «Невезучие». Хотя нет, «Невезучие» отдыхают. Мы гораздо круче.

Он безнадежно повертел в руках опустевший тюбик… и вдруг начал смеяться. Машу тоже почему-то разбирал смех. Даже мама не удержалась и хихикнула. Но все-таки старалась выглядеть озабоченной. Сняла с блюда ломтики бекона, на которых разлегся желтый червяк, и прямо этим беконом вымазала Саше обожженную руку. Сбегала в ванную комнату за роликовым пятновыводителем и под предлогом, что Саша травмирован с головы до ног, взялась за его джинсы сама. Усердно водила роликом вверх-вниз и наискосок, точь-в-точь как герой рассказа Виктора Драгунского, который красил из шланга дверь, простыни и управдома. Винные пятна полиняли и превратились в расплывчатые сине-фиолетовые разводы.

– Вот и славно, – приговаривал Саша. – Джинсы были не юзаные и получили достойное боевое крещение – коллекционной «Массандрой»! Заодно превратились в «варенку». Это когда-то было модно – вареные джинсы, – пояснил он Маше. – В юности я их и сам пытался варить, но у меня плохо получалось. По-моему, они стали даже лучше, как вам кажется?

Мама не согласилась, что джинсы стали лучше. По ее мнению, в таких джинсах выходить на улицу можно только глубокой ночью и при виде случайных прохожих прятаться в подворотню.

– Если бы я был на машине, меня бы и случайный прохожий не увидел, – сказал Саша.

– А ты не на машине? – ужаснулась мама.

– Не-а, на метро. Я ж думал, вино буду пить… Значит, полагаешь, они не тянут на «варенку»?

Мама полагала, что такие джинсы тянут минимум на пятнадцать суток: дескать, только Саша сунется в метро, полиция мигом его заметет. Как антисоциальный элемент.

– Ничего, притворюсь строительным рабочим, который возвращается после трудовой вахты, весь в красках, в цементе и так далее. У вас дома каска случайно не завалялась? Нет? Жаль…

Маша в это время собирала шахматные фигуры, подметала осколки, вытирала табуретки, пол и забрызганную вином стену. Подогрела мясо, расставила на столе остатки еды и объявила, что ужин какой-никакой, но готов.

– «Какой-никакой»?! Да это самый оригинальный и незабываемый ужин, на котором мне доводилось присутствовать! – провозгласил Саша, поднял бокал с минералкой и обернулся к Маше: – В честь этого события предлагаю перейти на «ты»!

Маша удачно выступила и в Казани, на втором этапе Кубка, и по сумме баллов прошла в финал. Но до финала ее ждало юниорское первенство России.

…На третью ступень пьедестала она поднялась, как на седьмое небо: бронза на российском первенстве означала, что в конце зимы Маша поедет на чемпионат мира среди юниоров. Окрыленная, она неугомонно прыгала на тренировках тройные и упивалась своим уверенным четким приземлением. Сергей Васильевич останавливал ее, как коня на полном скаку, и гнал на скамейку, точно в стойло:

– Если переусердствовать с прыжками, можно заработать ранний остеохондроз. И коленный бурсит – воспаление суставов. Мышцам нужна передышка. Имей терпение!

Терпение Маша, может быть, и имела, но, оказавшись на скамейке, мигом его теряла и крутилась, как на горячей сковороде. А Сергей Васильевич преувеличенно неторопливо усаживался рядом, расправлял полы пиджака, якобы не замечая, как Маша хмурится и ерзает, и заводил обстоятельный разговор, чтобы подольше удержать ее «в стойле». Темы, правда, подбирал со вкусом, будто забрасывал крючок с соблазнительной наживкой; на такую хочешь не хочешь, а клюнешь.

– Вот, скажем, прыжки, – начал он очередную беседу. – Откуда они взялись? Кого, спрашивается, нам благодарить за то, что мы тут вытворяем? Про Ульриха Сальхова, который придумал сальхов, ты помнишь. С нашим Паниным на Олимпийских играх он бодался в девятьсот восьмом, а прыжок свой изобрел на год позже. Одинарный, само собой. Так что в историю фигурного катания он вошел по праву, несмотря на задиристый норов. Десять выигранных чемпионатов мира – не шутка. А в последний раз он участвовал в Олимпийских играх, когда ему стукнуло сорок два, – о как!