Б) Инстинктивный труд

Что касается действия естественного отбора на человека, то оно, действительно, было остановлено. Причиной его остановки стало появление общественного производства, важнейшим признаком которого является производство орудий труда. Но своеобразное «производство» – и даже производство «орудий труда» – мы находим и у животных (паук плетет паутину, бобры строят плотины и даже роют каналы для доставки бревен при их строительстве), чем же в этом плане отличается от них человек?

На протяжении нижнего и среднего палеолита каменные «орудия труда» троглодитид не оставались неизменными, однако они изменялись параллельно изменению морфологии либо условий обитания видов. Более того, морфологические изменения тро-глодитид обгоняли изменения их каменных «орудий», которые, как мы уже отмечали, по сути были экзосоматическими (вынесенными за пределы тела) рабочими органами. Только с появлением кроманьонца изменения в «орудиях» оторвались от анатомо-морфологических изменений, что убедительно показал в 1950-е годы советский антрополог Я. Я. Рогинский197. Огромное число находок, прибавившихся с тех пор в арсенале археологов, не изменило общей картины. А значит – оснований говорить об общественном производстве у «людей» нижнего и среднего палеолита нет.

Но, правда, если мы и не можем говорить об общественном производстве у троглодитид, то вполне можем – об эволюционной подготовке в плейстоцене плацдарма для его появления. Частые глубокие изменения географической среды – климата, флоры, фауны – влекли за собой модификации приемов обработки камня, темп которых нарастал. Интервалы между ними были все еще очень большими для констатации социальной формы развития, но уже становились слишком маленькими для биологической: глубокого наследственного закрепления возникающих инстинктивных форм поведения не получалось и тем облегчались возможности последующих модификаций. И если сперва изменения подразумевали неизбежное вымирание большинства популяции, не сумевшего к ним приспособиться, то постепенно (вот для чего еще троглодитам был необходим сверхразвитый имитативный рефлекс) эволюции стало возможно обходиться без геноцида.

В любом случае, труд, сделавший «из обезьяны человека», мог быть только инстинктивным трудом, т. е. не связанным еще с сознанием и творческой мыслью. Положение об инстинктивном труде, – несмотря на то, что оно содержится уже у Маркса (в 5 главе 1 тома «Капитала»)199, – было, возможно, одним из главных формальных доводов, не позволявших официальному советскому марксизму признать теорию Поршнева. Этот «деревянный» (по выражению М. Лифшица) марксизм предпочитал не замечать очевидного противоречия между тем, что главным атрибутом трудовой деятельности полагается ее сознательная целенаправленность (отличающая самого плохого архитектора от самой лучшей пчелы), и тем, что этот же самый (т. е. уже целенаправленный) труд сперва должен был создать самого человека вместе с его исключительным свойством заранее иметь в голове достигаемую в процессе труда цель.

Совсем недавно теория инстинктивного труда получила новое подкрепление в связи с одним неожиданным открытием исследователей африканских кочующих охотников и собирателей хадза, относимых к числу самых примитивных этно-социальных общностей на Земле. Хадза не знают ни вождей, ни частной собственности, да и личная собственность у них сведена к минимуму: ножи, лук и стрелы, шкуры животных и другие вещи, которые можно носить с собой. Всю добычу они доставляют в общину, чтобы потребить ее совместно. Язык хадза относится к числу изолированных языков200, что уже само по себе отмечает особую «древность» этого народа. Интересно, что суахилиговорящие соседи хадза в качестве применяемых к ним этнонимов используют слова, отражающие изолированность этого этноса, в том числе слово, которое можно перевести как «беглецы».

Общность хадза строится по типу, очень напоминающему уже знакомые нам «тасующеся группы» шимпанзе. Это значит, что семьи хадза соединяются в небольшие кочующие вместе общины, непостоянные по составу. По желанию своих членов эти общины могут объединяться или разделяться, территории занимаемые ими не имеют чётких границ, т. е. фактически каждый хадза может жить, охотиться и собирать пищу там, где пожелает. Размеры таких групп колеблются в пределах 7–30 человек, в среднем составляя 18–20 человек201. В сухой сезон хадза объединяются в более крупные сообщества по 100–200 человек, в сезон дождей – вновь живут отдельными общинами202.

И вот, оказалось, что «в почти половине случаев» перемещения хадза в поисках пищи подчиняются математическому принципу «блуждания Леви» (или «полета Леви»), который описывает случайные функциональные перемещения.