Из множества концепций антропосоциогенеза мы избрали объектом для нашего анализа малоизвестную концепцию С. Н. Давиденкова – неспециалиста в данном вопросе – только потому, что она содержит ценное для нас зерно. Что касается ее слабых мест, то они вполне повторяют те, которые содержат в себе теории специалистов, но несомненной заслугой С. Н. Давиденкова при этом является объяснение природы ритуала – первой формы социального поведения – как реакции на «навязчивое состояние», способа снятия тревоги.

Вот поэтому-то Давиденков и приветствует «тенденцию в современной этнографии, которая стремится установить так называемую “преанимистическую” стадию культуры, выражающуюся в том, что человек, ещё до всякого одушевления природы начинает практиковать некоторые магические действия, прямо направленные на природу, из чего впоследствии и вырастает анимизм»193. Вот поэтому и отстаивает существование у первобытного человека логического мышления. Дело в том, что он видит прямую логическую связь между невротической реакцией, которая действительно помогает невротику избавляться от навязчивого состояния, и распространением ритуала.

Не ставя под сомнение, более того – от души приветствуя нейрофизиологическое объяснение ритуала само по себе и лишь слегка его дополняя, мы тем не менее решительно отвергаем вывод о рациональности первобытного мышления, который из него делает Давиденков. Опыт – опыту рознь, как и наблюдение – наблюдению. По большому счету, мы могли бы сказать, что животные тоже выстраивают «свои поступки на опыте и наблюдении», но механизм организации опыта и наблюдения у них при этом рефлекторный, не требующий ни логического мышления, ни сознания в целом. Что же касается первобытного человека, то его действия, конечно, уже подчинялись механизму второй сигнальной системы, но – вопрос: в какой степени? Да, этот механизм задавал цель, общую направленность действиям, он вторгался в естественную природную жизнь человека как нечто внешнее и непреодолимое, фатальное и демоническое, он подавлял работу рефлексов и переключал ее на себя. Но сами по себе действия, направленные на достижение цели – выполнение суггестивной прескрипции – еще долго оставались в ведении первой сигнальной системы, были рефлекторными – вполне такими же, как у животных.

Итак, «преанимистическая» стадия существовала, только она не была еще стадией культуры – точно так же, как «прелогическое мышление» не было мышлением. По сути же оба эти понятия указывают на одно и то же: необходимость и практическая эффективность ритуала не только не дает нам никаких оснований говорить о рациональности архаичного сознания, но даже не подразумевает еще самого факта сознания, поскольку только с осознания ритуала начинается анимизм – первая форма сознания. В сознании нет ничего, кроме знания, и знание – это всегда знание чего-то, а потому сознания не существует вне какой-то его конкретной формы, которую в свою очередь придает ему содержание в виде какого-то социального опыта; и если первой истинно человеческой (в противоположность животной) деятельностью, – формой социального, т. е. уже не биологического поведения, – мы признаем ритуал, то исторически первой формой сознания могло стать только осознание ритуала – тот самый анимизм, до возникновения которого никакого сознания не было вообще.

Но, отойдя немного от темы, зададимся вопросом: как же тогда быть с той логикой, которую, вслед за своими учителями-этнографами, усматривал в действиях дикарей Давиденков? Здесь, прежде всего, следует помнить об уже известной нам опасности этнографических параллелей: дикари, живущие в условиях стремительного наступления цивилизации, – тем более находящие возможным вступать в общение с ее представителями-этнографами, – тем самым уже не совсем дикари. А самое главное даже не в этом, а в том, что логика существует в самой природе, т. е. существует объективно, – а иначе без потустороннего вмешательства было бы невозможно объяснить, как человек открыл ее для себя, – и вот эту логику самой природы – логику взаимосвязи и развития ее процессов и частей – многие исследователи и склонны приписывать первобытному человеку, который сам еще в значительной степени был частью природы.