ны десятого. А Вивиан вообще не подходит для ночных вылазок.

На воскресенье назначили самоподготовку. Я понятия не имела, к чему мне готовиться, пото­му что сейчас я и ни в какую школу не хожу и ни по одному предмету у меня нет таких пробелов, чтобы их нужно было восполнять. На следую­щую неделю я записана в экономическую школу. Тысячу раз я говорила Яносу, что не хочу ни в ка­кую экономическую школу, но мне его не переубе­дить. Здесь решили, что я буду ходить в экономи­ческую школу и получу среднее образование. _ _ _ В следующий раз мне бы все-таки хотело", -рм- нять участие в решении вопросов, связанна лич­но со мной. Ладно, я соглашусь, то единственная возможность получить среднее образование, ведь посреди учебного года никто меня уже не возьмет. Хотя лично я не виновата, что опоздала. Вечно мне не везет, всегда приходится занимать­ся тем, к чему не лежит душа. Все началось еще в пятом классе, когда мы выбирали факультатив­ные предметы. Я выбрала искусство. Но осталь­ные двадцать восемь предпочли ручной труд, до­моводство или рукоделие. Я столяр?! Ну какой из меня столяр! После того как я вместе с шестнадца­тью дикими мальчишками из моего класса полго­да провозилась с пожарной машиной и разруга­лась с Железным Дровосеком, который называл

себя учителем труда, этот самый труд для меня за­кончился. Неоново-желтую повязку на лоб, кото­рую я должна была вышивать на уроках рукоде­лия, я подарила своей однокласснице. Домовод­ство мне навязали уже в седьмом классе. Как я его ненавидела! Ведь все, что мы готовили, нуж­но было есть самим! Я не умела готовить, я не хо­тела готовить, и учиться этому я тоже не хотела, не говоря уже о том, чтобы есть. Я хотела зани­маться только искусством, здесь бы я всех заткну­ла за пояс! Но мне не позволили. Рисовать я не имела права даже в своей тетради для домашних работ. Мне постоянно делали замечания и даже кричали, а в табеле ежегодно писали: «Смышле­ная ученица, успешно работает на уроках, имеет хорошие результаты, работы выполняет аккуратно и прилежно. К сожалению, на уроках часто отвле­кается или рисует, что мешает ей следить за объ­яснениями учителя. В классе пользуется уважени­ем и любовью».

А сейчас? Все то же самое. Если бы меня в этом проклятом бюрократическом государстве взяли бы в школу, в которой я бы смогла выбрать эстети­ческое направление! Но нет, только потому, что из-за своей чертовой болезни я слегка свернула с обычного пути и не смогла получить аттестат до октября, только потому, что я отстала от других на два месяца, я должна идти в какую-то экономиче­скую школу! Как противно! У меня будут экономи­ка предприятия, бухучет и стенография! Сплошь предметы, на которых я смогу развивать свои творческие способности! Ха, ха!

В понедельнику меня был первый индиви­дуальный сеанс терапии с Рафаэлем. Ребята го­ворят, что ему нужно что-нибудь рассказывать, а он сообщит тебе свое мнение по этому поводу. Я впала в панику, потому что понятия не имела, что ему рассказывать. Кабинет для индивидуаль- ной терапии находится напротив помещения, где «АО проводят групповые занятия. Я легла на черный кожаный диван. Рафаэль дал мне желтую сал­фетку и велел положить ее себе под голову, по­тому что до меня на этой подушке успели поле­жать сотни голов. Я лежала и смотрела на стену. Напротив меня раскачивалась стеклянная змея с сине-желтым узором, слева висело несколько картин. На первой было изображено только одно- единственное серое облако. Что на другой, я даже не запомнила. Справа от дивана — скульп­тура волка. Рафаэль сел наискосок от меня в огромное темно-зеленое кресло, спинку которого можно опускать и поднимать нажатием кнопки. Он закурил, глотнул вина и через пару минут захра­пел. Я разозлилась, потому что все время что-то

рассказывала, а он не проронил по этому поводу ни слова.

Через десять минут он меня прервал и уверен­но сказал: «Знаешь, София, кого ты мне напо­минаешь? Маленького птенчика, выпавшего из гнез­да». Господи, он попал в точку! Не знаю почему, но это меня тронуло. Мне показалось, что Рафа­эль, несмотря на свой храп, понял всё. Он сделал еще пару замечаний, и я убедилась, что он абсо­лютно прав. Он кажется невероятно умным и зна­ющим. Я вышла из кабинета с чувством огромно­го облегчения. И уверена, что это чувство легко­сти и свободы вызвал во мне Рафаэль, вернее, его слова. Позже мне пришло в голову, что я почув­ствовала облегчение только потому, что благопо­лучно пережила терапию: меня никто ни в чем не обвинял, и не пришлось выслушивать примитив­ные упреки.

Групповая беседа во вторник оказалась не в пример хуже.

Мартина заставили объяснять, почему он сбе­жал. Он сказал, что боялся групповой беседы (че­му тут удивляться!). Это его и сгубило. Он сидел, уставившись в белый ковер, Рафаэль сделал из не­го сплошной фарш: это неблагодарность по отно­шению к общине, он не в себе, потому что снова принялся за марихуану, и он не что иное, как «аб­солютно тупая, идиотская задница». Я была среди тех, кто не сидел на скамье подсудимых, а два часа подряд торчал рядом, стараясь вести себя как можно тише: кто-то сравнивал носки, выясняя, кто из нас носит их неправильно, кто-то крутил свои волосы, кто-то выделывал что-то пальцами, хотя Карлотта кидала злые взгляды, призывая нас вес­ти себя прилично. А мне так хотелось вскочить с места и заорать: «Оставьте его в покое, не мучай­те его!»

Вместо этого я сидела и ждала, когда все закон­чится. Как и все остальные. Никто не осмеливался вступиться, из страха, что с ним будет то же самое, что и с Мартином. Я молчала несколько часов. Я смотрела, как у девяти молодых людей, и у меня в том числе, отнимают гордость и достоинство. По­сле такой групповой беседы чувствуешь себя не человеком, а маленьким глупым существом, кото­рому в большом и широком мире просто нет места, поэтому он обязан жить в таком вот далеком от ре­альности доме, чтобы с ним обращались так, как нужно обращаться с подобными существами. Без всякого уважения!

После групповой беседы у меня чуть не слу­чился нервный срыв. Я ревела под одеялом и ед­ва могла дышать от сильного волнения и страха.

Сегодня я должна была объяснить Эрвину, почему групповые беседы выводят меня из се­бя. Я не могла дать ему никакого ответа, только

" нервничала. И он мучил меня, пока я не заорала и снова не разревелась. С этого момента начали говорить: «София придуривается!»

Четверг, 5 ноября 1998

Сегодня меня заставили пойти в парикмахер­скую и срезать дреды. Я отказывалась, пока мне не сказали, что я ущербная и недоразвитая. Они повторили это раз тридцать, пока я сама не пове- рила, и туг же оказалась в нашем автобусе, вместе ~ АО с Мартином и Давидом, которых тоже послали стричься.

Господи, какой же идиотский у меня вид с эти­ми короткими волосами! Чувствую себя отврати­тельно! Каждый воспитатель говорит, что так луч­ше, и это еще больше выводит меня и* себя.

Если я сильно похудею, то меня снова начнут контролировать во время еды. Но это случится при 47 килограммах. А до этого еще далеко.

Понедельник, 30 ноября 1998

В общем, с девятого числа я хожу в эту самую экономическую школу. Весь мой класс ненормаль­ный, и это еще мягко сказано. Нас шесть девочек