Выбросив окурок в урну, Стас прошел в холл Управления и сдал пальто гардеробщику. Немолодой мужчина по имени Брайан работал в Управлении давно, и каждый день Стас сдавал ему свои вещи, и тот молча относил их на вешалку и возвращался с жестяным номерком. И все эти годы Брайан надевал на работу один и тот же изрядно уже поношенный костюм. Вот и теперь он был в нем, разве что на лацкане был прицеплен черно-белый кружок значка народного ополчения. Стас улыбнулся. Сегодня многие, еще вчера равнодушные люди вступали в ряды народных батальонов. Благодаря этому резко сократилось количество уличных преступлений, да и вообще порядка на улицах прибавилось.

– Коллега, значит? – спросил, продолжая улыбаться, Стас и показал на значок.

– Так точно, – неуверенно улыбнулся в ответ Брайан. – Не могу оставаться равнодушным.

Стас кивнул и, получив жестяной номерок, поднялся по лестнице в актовый зал Управления. Тот уже был полон до отказа. Пахло пылью и кремом для обуви.

Когда-то, в почти мифические довоенные времена, здесь располагалась университетская библиотека. И благородная патина благословенных времен все еще покрывала этот закуток здания. На обитых деревянными панелями стенах висели портреты классиков мировой литературы, хотя мира, которому эта литература принадлежала, давным-давно не было. Вдоль дальней стены один на другой были составлены столы из тех, что не успели растащить по своим аудиториям ведомственные кафедры. Тяжелые многоступенчатые люстры свисали с потолка, а окна были высокими, и в некоторых сохранились остатки витражей. Всем своим видом актовый зал выбивался из реалий современности: он не был уплотнен, заселен, заставлен, а его слишком большие стекла совершенно не предусматривали возможности бомбардировки и артобстрела. Окна, впрочем, забрали снаружи частыми решетками.

Обычно здесь было пусто, и архивная служба, которой вечно не хватало места под бумажный хлам, неоднократно пыталась наложить лапу на это помещение. Но распорядительный совет квартирмейстерской кафедры пока сопротивлялся. Стас не знал, чем аргументировались отказы, – факт в том, что помещение использовалось нецелесообразно. Но в этом была своя прелесть, этакое благородное умирание великана в мире суетливых и практичных карликов. Время великанов ушло невозвратно, это было очевидно. И чем чаще встречались вот такие элементы былого, тем кислее была усмешка Стаса, когда он видел очередной продукт пропаганды, изображающий человека в роли атланта.

Стас осторожно, чтобы ненароком не толкнуть чью-то руку с бокалом шампанского и не посадить пятно на только что полученный из прачечной мундир, пробрался туда, где стояли особняком пока еще младшие детективы убойного отдела. Ему пришлось пройти вплотную с трибуной, которую собирали тут на различные празднества, меняя легкозаменяемые внешние атрибуты – флаги, знаки Управления, прочие украшения. Сегодня трибуну украшали три нарисованных на фанере щита: герб города, значок детектива и черно-белый круг народного ополчения, долженствующий, видимо, означать единение силовых структур и простых людей в стремлении к порядку и законопослушности. Как уже было сказано, Стас не имел ничего против таких вот жестов, если они приносили пользу. И хотя в последнее время черно-белые знаки стали слишком часто попадаться на глаза, черт с ними, пусть мозолят, главное, на улицах действительно стало значительно спокойнее.

– Бекчетов! – От группы, стоящей обособленно, отделился кто-то в мундире курсанта. Этим сегодня предстояло услышать результаты экзаменов и узнать, кто из них повесит на грудь значок младшего детектива. Полтора года назад в точно такой же группе стоял Стас. А теперь он с большим трудом узнал своего бывшего коллегу по автопарку Управления – Роберта Шенкеля. Новенький, с иголочки мундир вместо покрытого масляными пятнами комбинезона или серого мундира рядового сотрудника Управления юстиции, аккуратно уложенные на прямой пробор волосы вместо неухоженной соломенной копны, спрятанной под мятой кепкой с загнутым козырьком.

– Роберт! Черт побери, тебя не узнать!

– Вот, по твоим стопам иду, Стас! – Шенкель широко улыбнулся. – После того боя, когда ты бегал голым под дождем и валил упырей, я подумал… Прости меня, господи, живем один раз. Так? Ну и подал прошение по прохождении экзамена в убойный отдел. Хотел бы работать в твоей группе, Стас. Если ты не против…

– Так нет еще никакой группы, Роберт. И вряд ли будет. Сейчас, по крайней мере.

– Не скажи… – Шенкель заговорщицки усмехнулся. – Ты же помнишь, как у нас, у водил: сидишь спиной к тем, кто говорит, но все слышишь. У тебя теперь авторитет, говорят, сам Ублюдок за тебя просил.

– Да ну…

– Серьезно. А капрал Свайво поддержал. Когда наши тогда деру дали и вы вдвоем остались… Старый пень потом в казармах трепался, что чуть тебя самого не положил к чертям собачьим. Говорил, откуда ни возьмись, вылетает голый детина и начинает орать и поливать вокруг огнем. Потом наши-то опомнились, вернулись, но минут десять вы вдвоем там стояли.

Стас пожал плечами:

– Я тогда не в себе был.

– В курсах, – серьезно кивнул Шенкель, – знаю про твоих ребят и… про отца. Сам как?

– Да как тебе сказать… Хожу вот, дышу.

– Ну да, жить-то надо, так?

– Вроде того.

В зале неожиданно стало тихо. Оказалось, на трибуну начали подниматься бонзы Управления и приглашенные лица. Среди них Стас с радостью заметил и Скальпеля. Тот здорово поднялся за последнее время, возглавил какой-то там отдел экстренной медицины (Стас не очень понял, что к чему, да и Готфрид не распространялся, но было ясно, что должность серьезная). Это, впрочем, не мешало ему исправно появляться в «Долине» каждую пятницу. Правда, теперь его привозили на казенной машине. И, что немаловажно, увозили на ней же.

Следом за Скальпелем на трибуну поднялся невзрачный человечек в костюме-тройке, лысоватый и с идиотски прилизанной челкой.

– Это еще кто? – прошептал Стас, кивком показывая Роберту на сцену.

– Какая-то шишка от ополченцев, – пожал плечами Шенкель. – Их сейчас, как собак, развелось. Слушай, я к своим. Скоро начнется.

– Давай. Ни пуха.

– К черту, прости господи…

Постепенно в зале наступила та неровная, начиненная кашлем, шепотом и шарканьем ног тишина, которая всегда предваряет официальную часть подобных мероприятий. От двери спешили к своим группам опоздавшие. Стало слышно, как звенят от непривычного сквозняка стеклянные детали люстр. Оглядевшись и кивнув собравшимся на трибуне, к микрофону вышел шеф Управления. На сцене сразу стало зримо меньше места. Легендарный гигант Айк Моралес, легенда послевоенного сыска, раскрывший столько преступлений, что на одних только его триумфах можно было составить учебник детектива (не говоря уже о целой серии комиксов, вышедших через три года после войны). В последние десять лет он, впрочем, отошел от дел и занимался исключительно организационной и бюрократической деятельностью, связанной с работой Управления. Среди полевых сотрудников организации ходила присказка: «Оставим мораль для Моралеса», когда приходилось в интересах следствия нарушать какие-то нормы.