Трубка легла на рычаг. Почти бесшумно. Бетонная стена приблизилась к самым глазам, уперлась шершаво в лоб, поползла вверх. Потому что Стас начал опускаться на корточки, очень медленно, давясь от острых кусков воздуха, вырывающихся из легких спонтанно, вопреки дыханию, вопреки всему…

– Бекчетов… – Свайво подскочил, схватил Стаса за плечи. – Бекчетов, ты чего… Эй, солдат…

Да пошел ты со своим солдатом, со всей это херней, да пошел ты, хотел крикнуть Стас. Но не крикнул. Не успел.

Входная дверь распахнулась, завизжала петлями, ударила в стену. В проеме стоял белый как полотно Шенкель.

– С южного поста звонили! – заорал он диким, незнакомым голосом. – Там прорыв, там вся стая!!! Они прорвались в город, упыри в городе!!!

И в ту же секунду заработал, чеканя, телетайп, отрыгивая тревожную ленту крика о помощи, который испуганный насмерть радист отбивал из подземного бункера в двух десятках шагов от прорванной Стены Периферии. Радист выбивал заученные коды, а сам все оглядывался на дверь, из-за которой кто-то почти визжал уже: «У нас больше нет патронов! Нет людей! Нет патронов! Пришлите подкрепление, мрази, хоть что-нибудь! Нас тут рвут, блядь! Нас тут заживо!.. А нам нечем отстреливаться, у нас больше нет патронов! У нас больше нет патронов…»

Серая стена отлетела от лица. Стас бросился к батарее, схватил брюки, сорвал с кровати «Бисирич», побежал, судорожно перезаряжая автомат, к дверям. А там уже лупили в серое марево изо всех стволов. И стена дождя огрызалась в ответ воем и диким, нечеловеческим хохотом…

«Ну что, дорогие мои, заждались? Уж и не надеялись услышать мой прекрасный голос из своих радиоприемников? А ведь кто-то надеялся, что и не услышит… Но от меня так легко не отделаться. И вот я снова с вами на волнах рэйдио «Хоспис», последнего радио летящей к такой-то матери цивилизации. И меня по-прежнему зовут диджей Халли. Друзья – здравствуйте, враги – подавитесь. Что касается самоуничтожения цивилизации, то, думаю, ни у кого не осталось в этом сомнений после минувшего потрясения. Да, братцы, все, что казалось таким стабильным в последние несколько лет, полетело прахом, и периметр контролируемой человечеством площади едва не сократился сразу на несколько десятков километров вглубь. И хваленая Стена оказалась вполне по зубам добропорядочным упырям, обожающим ваши, дорогие радиослушатели, внутренности в различных комбинациях. А ведь как вы губу раскатали, родные мои бездельники и тунеядцы! Новая налоговая политика! Расширение строительства! Усовершенствование гражданского права… Каким важным это виделось всего каких-то несколько месяцев назад. Я ведь когда еще вам про тщету всех этих громких слов говорил? Не верили. Зато теперь, когда грязные клыки клацнули в непосредственной близости от ваших глоток, когда земель безопасных поубавилось, когда списки пропавших без вести висят на каждом углу, теперь верите? А-а-а-а… Поверили. А что толку? Крах неизбежен, друзья мои, ад распростер объятия последним людям, и его конвейеры уже работают на удвоенных мощностях.

И только я, диджей Халли, ваш верный гид по волнам рэйдио «Хоспис», с вами в этот нелегкий час. Умирать – так с музыкой! Никогда еще эта фраза не была столь кстати. «Frankie Lymon And The Teenagers» с композицией «Why Do Fools Fall In Love». Или, как го…»

* * *

Третьего ноября этого года, впервые за все время существования, эфир радио «Хоспис» был забит помехами. Они высыпали трусливыми мурашками на тело яркого безветренного дня, и музыка так и не прорвала их. Мало кто мог подумать, что именно в этот день началась новая эпоха. Да и сколько этих эпох сменилось за последние годы – не счесть. Обращать внимание на такие изменения, так можно больше ничего и не делать. А люди делали, люди спешили на работу, люди пытались протиснуться сквозь утренние пробки, люди возмущались очередным – третьим за месяц – скачком цен на бензин и испуганно недоумевали, разглядывая стремительно пустеющие прилавки. Люди жили, им было не до смены эпох.

А еще в этот день выпал снег – обычное дело для этих широт. В одни сутки он лег белым парашютным куполом на город, и единственного взгляда в окно было достаточно, чтобы понять: он не растает. Он будет лежать до поздней весны, переиначивая многоцветье осени в черно-белые кинематографические тона. В полном соответствии с формой патрулей народного ополчения, ставших уже привычными на улицах города.

Стас, поеживаясь, поднял воротник пальто и плотнее нахлобучил шляпу. Его организм так и не привык к ранним зимам. К дождям привык, к жаре привык, даже к резким перепадам температуры кое-как привык. А вот к этому белому ледяному шквалу в самом сердце осени – так и не смог. Хотя кто-то из русских говорил, что для них это в порядке вещей. Да вот беда, приемный отец Стаса был русским, а сам он своего племени не знал, да и рода не помнил. Настоящего рода.

Выбивая на ходу из пачки сигарету, Стас дошел до входа. Под козырьком дымили младшие детективы, приехавшие сегодня, как и он, для получения новых значков. Три дня назад Стас сдал экзамен на получения очередного значка, теперь к его званию никаких уменьшений не прикладывалось. Он стал детективом, штатным работником машины юстиции. Тем самым он освободился от необходимости проходить тест на соответствие, по крайней мере до тех пор, пока руководство не сочтет нужным произвести его в старшие детективы.

Младшие детективы, постукивая ботинком о ботинок, кучковались перед закрепленной на дорической колонне доской объявлений. Стас подошел к коллегам, прикурил у кого-то и протиснулся к колонне. Прямо поверх машинописных административных листков и написанных от руки частных объявлений был наклеен большой черно-белый плакат. На фоне руин и колючей проволоки возвышался атлант в форме бойца народного ополчения. Мускулистыми руками он держал грозовые небеса, ногами же топтал неясные тени, долженствующие, видимо, изображать упырей. Пафос картины несколько терялся оттого, что атлант напоминал пляшущего камаринскую конюха Захарию, долгое время работавшего на бекчетовских конюшнях. Иногда, поддавшись слабости, Захария перебирал с водкой, и тогда его можно было увидеть на заднем дворе вот примерно в такой же позе: руки вскинуты, пустые глаза устремлены в никуда, ноги отбивают адскую чечетку.

Впрочем, Захария никогда не носил военной формы.

Под ногами пляшущего атланта прямо по неясным теням шел текст, читать который Стас не стал. В последнее время плакаты типа этого можно было увидеть на каждом углу, а театральные тумбы из-за них все чаще напоминали отрывные календари, так что собственно афиши терялись под общей грудой пропагандистской ереси. В этом не было ничего неожиданного. Смутные времена, которые пришлись едва ли не на большую часть осознанной жизни Стаса, всегда порождали чудовищ. Времена, когда разум затуманен страхом, неуверенностью, предчувствиями. Чудовища выбираются из своих трясин, чтобы отплясывать пьяную камаринскую на костях людей. Ничто не используется чудовищами так же эффективно, как истинно человеческие качества: любовь к ближним, страх за родных, боязнь смерти… За время смут человечество получило столько прививок от подобной ереси, что просто не могло поверить очередным громким словам. Забитый помехами Халли был прав: все это казалось такой мелочью и тщетой…