Ночью я не сплю, задаваясь вопросом об этом.

Чтение Библии дало нам кое-что, чтобы сосредоточиться, ивнезапно все начало налаживаться между нами, возможно потому, что я не такволновался о неосторожностях, которые могли оскорбить ее. Что могло быть болееправильным, чем чтение Библии? Хотя я и не знал почти столько, сколько зналаона, но я думаю, что она оценила это, и иногда, когда мы читали, она ложиларуку на мое колено и просто слушала, как мой голос заполнял комнату.

Другими временами, я сидел около нее на кушетке, смотря вБиблию и наблюдая за Джейми из угла моего глаза в то же самое время, и мычитали отрывок или псалом, возможно даже притчу, и я спрашивал ее, что онадумала об этом. Она всегда имела ответ, и я кивал, думая об этом.

Иногда она спрашивала меня, о чем я думал, и я отвечал какможно лучше, хотя были моменты, когда я обманывал, и я был уверен, что онавидела это. "Ты так считаешь?" она спросила бы, и я тер свойподбородок, и думал об этом перед тем, как ответить еще раз. Иногда, тем неменее, это была и ее ошибка, когда я не мог сконцентрироваться, из-за руки намоем колене и прочего.

Однажды, в пятницу вечером, я пригласил её на обед к себедомой. Моя мама присоединилась к нам, а затем оставила стол и ушла в кабинеттак, чтобы мы могли побыть одни.

Было хорошо там, сидя с Джейми, и я знал, что оначувствовала так же. Она не оставляла часто свой дом, и это было хорошимизменением обстановки для нее.

С тех пор как она сказала мне о своей болезни, Джеймипрекратила завязывать волосы узлом, и они были столь же ошеломляющими, как и впервый раз, когда я увидел ее с распущенными волосами. Она смотрела нафарфоровый кабинет - моя мама имела один из таких кабинетов с огнями внутри -когда я подошел к ней и взял ее руку.

"Спасибо за то, что пришла ко мне сегоднявечером", сказал я.

Она посмотрела на меня. "Спасибо за приглашение".

Я сделал паузу. "Как держится твой отец?"

Джейми вздыхала. "Не слишком хорошо. Я очень волнуюсь онем".

"Он очень любит тебя, ты знаешь".

"Знаю".

"И я тоже", сказал я, и когда я сказал, она отвелавзгляд. Казалось, то, что я сказал пугало ее снова.

"Ты будешь продолжать приходить ко мне?" спросилаона. "Даже позже, ты знаешь когда …?"

Я сжимал ее руку, не сильно, но достаточно, чтобы онапочувствовала, что я подразумевал то, что сказал.

"Пока ты не против, я буду приходить".

"Мы не должны читать больше Библию, если ты нехочешь".

"Да", сказал я мягко, "я думаю, что мы ещепочитаем".

Она улыбнулась. "Ты - хороший друг, Лендон. Я не знаю,как бы обошлась без тебя".

Она сжимала мою руку, возвращая мне любезность. Сидянапротив меня, она выглядела сияющей.

"Я люблю тебя, Джейми", сказал я снова, но на сейраз, она не была испугана. Вместо этого наши глаза встретились, и я наблюдал,как она начала сиять. Она вздыхала и отводила взгляд, поправляя рукой своиволосы, затем повернулась ко мне снова. Я поцеловал ее руку, улыбаясь взамен.

"Я тоже люблю тебя", наконец прошептала она.

Это были так раз те слова, которые я молил услышать.

Я не знаю, сказала ли Джейми Хегберту о своих чувствах комне, но так или иначе я сомневался относительно этого, потому что егораспорядок дня не изменился вообще. Это была его привычка оставлять дом всякийраз, когда я приходил к ним после школы, и это продолжалось. Я стучал в дверь ислушал, как Хегберт объяснял Джейми, что он уезжает и вернется через несколькочасов. "Хорошо, Папа", я всегда слышал, что она говорила так, и тогдаждал, чтобы Хегберт открыл дверь. Как только он впускал меня, он открывал шкафв прихожей и тихо брал свое пальто и шляпу, застегивал пальто полностью, преждечем оставить дом. Его пальто было старомодно, черное и длинное, как длинноенепромокаемое пальто без застежек, которое было модным ранее в этом столетии.Он редко говорил непосредственно со мной, даже после того, как он узнал, чтоДжейми и я начали читать Библию вместе.

Хотя ему все еще не нравилось мое пребывание в доме, когдаего там не было, он, тем не менее, позволял мне входить. Я знал, что одна изпричин имела отношение к тому, что он не хотел, чтобы Джейми переохладилась,сидя на крыльце, а другая альтернатива - было ждать в доме, в то время как ябыл там. Но я думаю, что Хегберт также нуждался в некотором времени, и это былореальной причиной для его изменения. Он не говорил со мной о правилах дома - ямог видеть их в его глазах в первый раз, когда он сказал, что я мог остаться.Мне разрешали оставаться только в гостиной комнате, и все.

Джейми все еще передвигалась неплохо, хотя зима быланикакой. Холодный период был в течение последней части января, и продлилсядевять дней, сопровождаемых три дня подряд ливнями. Джейми не имела никакогоинтереса покидать дом в такую погоду, хотя после того, как Хегберт уходил, онаи я могли бы побыть на крыльце в течение только нескольких минут, чтобывдохнуть свежий морской воздух.

Всякий раз, когда мы делали так, я волновался о ней.

В то время как мы читали Библию, люди стучали в дверь, покрайней мере, три раза каждый день. Люди всегда заходили, некоторые с едой,другие просто приходили поздороваться. Даже Эрик и Маргарет приехали, и хотяДжейми не разрешали впускать их, так или иначе, она впустила их, и мы сидели вгостиной комнате и говорили некоторое время, они оба неспособные были встретитьее пристальный взгляд.

Они оба нервничали, и требовалось несколько минут, чтобы,наконец, добраться к сути. Эрик приехал, чтобы извиниться, и он сказал, что онне может вообразить, почему из всех людей это случилось именно с нею. Он такжепринес кое-что ей, и он поставил конверт на столе дрожащей рукой. Он задыхался,когда говорил, слова выходили из самого сердца, я никогда не слышал, чтобы онтак выражался.

"У тебя самое большое сердце из всех, когда-либовстречавшихся мне", сказал он Джейми ломким голосом, "и даже притом,что я принимал это как само собой разумеющееся и не всегда хорошо к тебеотносился, я хотел сказать, что я чувствую. Я ни о чем более не буду сожалеть всвоей жизни, чем об этом". Он сделал паузу и перевел взгляд в угол."Ты - лучший человек, которого я, вероятно, когда-либо буду знать".

Когда он пытался противостоять слезам и сопению, Маргаретуже сдалась и сидела, плача на кушетке, неспособная к разговору. Когда Эрикзакончил, Джейми вытерла слезы со щеки, встала медленно, и улыбнулась, делаяруками жест, который можно было бы назвать только жестом прощения. Наконец,Эрик подошел к ней охотно, начиная плакать открыто, когда она мягко ласкала еговолосы, бормоча что-то ему. Оба обнимали друг друга в течение долгого времени,Эрик рыдал, пока у него не закончились силы.