— Почему? Он-то тут при чем?

— С того самого момента, как Артур рассказал нам, что намерен сделать Шерлока Холмса наркоманом, вы, Роберт Шерард, искали возможность поэкспериментировать на себе. Признайтесь, так оно и есть. Вы употребляете морфий или кокаин?

— Это абсурд, Оскар, — со смехом ответил я. — Если у кого-то не совсем все в порядке с головой, так это у вас. Вчера вечером Джон Грей пришел к вам на помощь, когда на вас напал этот зверь О’Доннел.

— Уж не знаю, что именно произошло со мной вчера вечером, но Эдвард О’Доннел на меня не нападал.

— Если верить Грею, человек, который вас избил, выкрикивал угрозы на французском языке.

— Ах, вот оно что, — ответил Оскар, — похоже на одного из разочарованных поэтов — иногда они склонны к насилию. Стоит написать плохой отзыв об их стихах, как они тут же нападают на тебя на улице и при этом ругаются по-французски, чтобы придать своим действиям налет респектабельности.

— Но если не О’Доннел, то кто? — настаивал я.

— О’Доннел не имеет к случившемуся никакого отношения, Роберт, — ответил Оскар, задувая свечу, так как я отодвинул штору, чтобы впустить в комнату холодный серый свет утра.

— Так вы говорите. Вы все время это повторяете.

— Действительно, — продолжал он, натягивая повыше мое стеганое одеяло, — пока я лежал на вашей невероятно удобной постели, за что приношу вам самую искреннюю благодарность, мой верный друг, я подумал, что «наш преступник мужчина» на самом деле мог быть женщиной — или мужчиной, который вел себя, как женщина. Место преступления находилось в идеальном порядке, когда мы туда пришли, полы натерты мастикой из пчелиного воска, как вы, наверное, помните. А пчелиный воск — это дело рук женщины.

— Вполне возможно, — осмелился предположить я, — что это был мужчина, привыкший заниматься уборкой, например, слуга? Разве вы сами не говорили, что мистер Беллотти находит чистильщиков сапог и мальчишек-посыльных для «О’Доннован и Браун»?

— Ваша правда, — сказал Оскар. — Вы очень к месту это вспомнили, Ватсон. Вы правы. Вне всякого сомнения, Беллотти как-то связан с этим преступлением, но как именно и до какой степени, я понятия не имею. Пока я расставлял свои сети в моргах и покойницких, мои «шпионы» вели слежку за нашим другом Беллотти и зверюгой О’Доннелом. К сожалению, они не обнаружили ничего интересного.

— А что вам удалось узнать в моргах? — осведомился я.

— Тоже ничего заслуживающего внимания, — с улыбкой ответил Оскар, — если не считать того, что смерть больше не вызывает у меня ужаса. В последние недели я всматривался в лица дюжин умерших, и мне удалось обнаружить вещи, которые меня утешают, Роберт. Мы исчезаем, когда за нами приходит смерть. Наш дух ищет спасения в неизвестном нам месте. А оболочка, оставленная нами, уже не имеет ни малейшего значения. Мертвое тело вызывает не больше трепета, чем брошенное пальто.

— Сколько еще моргов вам осталось проверить?

— Я закончил, — ответил он, отбрасывая одеяло в сторону. Оскар сел, и томик Бодлера соскользнул на пол. — Я проверил все. Теперь я намерен побывать в моргах больниц. На самом деле, с них следовало начать. — Он со стоном поднялся на ноги. — Конан Дойл рассказал мне, что медицинские школы охотно забирают свежие трупы для своих студентов, чтобы те могли их расчленять, в результате даже возник черный рынок останков недавно умерших людей. Мне нужно одеться и уйти. — Тут он увидел свое отражение в зеркале над умывальником и издал вопль отчаяния: — Матерь Божья, я не могу показаться на улице в таком виде! Уже через несколько часов об этом напишут во всех газетах!

Я улыбнулся.

— Не беспокойтесь, через день или два с вами все будет в порядке.

— Я ужасен, Роберт, — меня изуродовали!

— У вас синяки на лице, но не более того. Отдыхайте, приходите в себя и набирайтесь сил. Завтра или послезавтра вы уже сможете выйти на улицу. Я отправлю телеграмму Констанции. Напишу, что вы на пару дней уехали в Оксфорд. — Оскар с содроганием отвернулся от зеркала и медленно, с моей помощью, опустился в стоящее у огня кресло. Я накрыл ему колени пледом. — Отдыхайте, а я схожу за завтраком.

— Вы это сделаете, Роберт? Вы ангел. Да, обязательно отправьте телеграмму Констанции. А вы не могли бы купить для меня новую рубашку? Вы располагаете временем? Вам ведь известен мой размер. Может быть, даже две рубашки. — Он вытащил из кармана пальто бумажник и протянул мне банкноту в пять фунтов. — Шелковые рубашки, — добавил он. — И какое-нибудь хорошее мыло, если вам попадется на глаза. Я чувствую себя ужасно грязным. Houbigant, если вы сумеете его найти — или Peau d’Espagne, или Sac de Laitue… И, раз уж вы будете в аптеке, купите Koko Marikopas. Он достаточно дорогой, но одно только имя того стоит, и он творит настоящие чудеса. Это тоник для волос — я заметил, что у меня стали очень быстро седеть волосы.

— Не нужно преувеличивать, Оскар, — сказал я, взяв деньги и надевая пальто. — У вас появилась парочка серебряных прядей, и не более того.

— Кого интересует серебро… — пробормотал он, закрывая глаза. — Меня волнует только золото.

Я отсутствовал час. Когда я вернулся, нагруженный продуктами, рубашками и мылом (но без тоника для волос), Оскар исчез. На мгновение я почувствовал раздражение. Оскар отличался исключительной добротой, иногда бывал чрезмерно щедрым, и настолько учтивым, что последующим поколениям этого просто не понять — и все же… если говорить прямо, Оскар был ужасно эгоистичен и всегда поступал так, как ему хотелось в данную минуту.

Пока я размышлял о том, что делать с покупками, в мою дверь громко постучали. Я выглянул в окно, выходящее на Гауэр-стрит, и увидел Оскара, который колотил в дверь тростью. Я сбежал вниз, чтобы его впустить, и мое раздражение мгновенно улетучилось.

— Где вы были? — спросил я.

— Искал жизненно необходимые вещи, — ответил он. — Свежий воздух и сигареты.

Я рассмеялся.

— А если бы вас кто-то заметил? Мне казалось, вас смущает мысль оказаться в разделе новостей.

— Вы правы, Роберт. Это ужасно, когда твое имя треплют в газетах. Но еще хуже, если он вообще там не упоминается. Я решил рискнуть, но приготовился к любым неожиданностям — вот так!

Он показал мне богато украшенную венецианскую карнавальную маску, которую прятал за спиной, и поднес ее к лицу. Маску подарила мне Вероника Сазерленд, а она получила ее от Эйдана Фрейзера. Должно быть, Оскар нашел ее на каминной полке.

— Вы ведете себя нелепо, Оскар, — заявил я. — Удивительно, что вас не арестовали, в особенности если бы кто-то обратил внимание на вашу трость. — Я сразу ее узнал. — Это же моя трость со шпагой, которую я отдал Констанции, разве не так?

— Совершенно верно.

— Где вы ее нашли?

— Нашел? Прошлым вечером она была при мне.

— Вы уверены?