— Этот юноша, Билли Вуд, он вам нравился, мистер Уайльд? Вы говорили, что он обладал талантом, молодостью и красотой…

— Он был гением, мисс Сазерленд, — перебил ее Оскар. — Красота — один из видов Гения, она выше Гения, ибо не требует понимания. Она великое явление окружающего нас мира, как солнечный свет или весна, или отражение в темных водах серебряной луны. Не вызывает ни малейших сомнений, что красота неоспорима. Она имеет высшее право на власть и делает принцами тех, кто ею обладает.[46]Билли Вуд был принцем.

— Но вам он был близок, мистер Уайльд? — повторила Вероника свой вопрос. — Вы говорите о красоте как об абстрактном понятии, и ваши слова меня озадачивают. Несмотря на ваш торжественный тон, мне не совсем понятно, действительно ли вы любили этого юношу.

— В наше вульгарное время, мисс Сазерленд, — с улыбкой ответил Оскар, — неразумно открывать свое сердце миру. Мы все вынуждены носить маски, не так ли?

Эйдан резко изменил характер разговора.

— Так или иначе, — сказал он, собирая опустевшие бокалы на поднос, — Оскар решил пропустить мимо ушей наши советы. Он хочет продолжать расследование и полон решимости довести дело до конца, с нашей помощью или без нее.

— Я должен, — ответил Оскар. — И не только ради несчастного Билли. Не следует забывать, пока убийца на свободе, он — или она — может совершить новые преступления.

— Вы действительно верите, что убийца может снова нанести удар? — спросил я моего друга, когда в тот же день мы с ним шли по набережной Челси в сторону его дома на Тайт-стрит.

— Да, это возможно, — ответил Оскар. — Более того, весьма вероятно. Редкие явления жизни остаются уникальными. Для большинства из нас — что бы мы ни делали — одного раза недостаточно. Поэт не пишет идеальный сонет, чтобы потом уйти на покой. Пьяница никогда не удовлетворится единственным стаканчиком вина. Однажды вкусив запретный плод, грешник неизбежно стремится к новым грехам.

— Но если убийца такой человек, как О’Доннел…

— Убийца совсем не похож на О’Доннела, Роберт, — перебил меня Оскар. — Если бы я обнаружил Билли избитым до смерти в одном из переулков Бродстэрса, то мог бы поверить, что это сделал жестокий пьяница О’Доннел или кто-то вроде него. Но убийство Билли совершено не под влиянием момента и не могло быть случайным проявлением одурманенного сознания. Преступление, с которым мы с вами столкнулись, тщательно продумано и осуществлено. Я нашел Билли в комнате на верхнем этаже, в окружении свечей, он лежал на спине со сложенными на груди руками, как на катафалке… В смерти несчастного Билли было нечто формальное или даже ритуальное.

— Вы хотите сказать, что это жертвоприношение? — в изумлении спросил я.

— И если дело обстоит именно так, — подхватил Оскар, — то о скольких жертвенных агнцах, убитых аналогичным образом, нам еще неизвестно?

Он замолчал и остановился, глядя на темную поверхность Темзы. Наступило время прилива, но вода оставалась спокойной.

— Завтра, я намерен предпринять печальное путешествие по моргам и покойницким столицы, — сказал он. — Насколько мне известно, всего их тридцать семь. Быть может, в каком-то из них, среди неопознанных трупов, я найду тело Билли Вуда. И — кто знает? — возможно, увижу трупы других молодых людей, убитых таким же способом.

— Тридцать семь моргов и покойницких… — повторил я.

— Да, Роберт, смерть повсюду. Только из реки за год вылавливают сотню безымянных тел.

— Но у вас уйдет несколько месяцев на посещение всех тридцати семи моргов.

Он покачал головой.

— Недель, а не месяцев, — возразил Оскар. — За день я намерен побывать в трех моргах. Это необходимо сделать, у меня нет выбора.

— А вы не можете отправить туда своих «шпионов»? — спросил я.

— Нет, — с улыбкой ответил он. — Я должен сделать это сам. Мне известно, как выглядел Билли, а моим «шпионам» — нет. Я спрашивал у миссис Вуд, но у нее нет фотографий Билли, даже детских. Таким образом, отыскать его тело может лишь тот, кто лично его знал.

— Я пойду с вами, Оскар, — заявил я. — С какого морга начнем?

Он рассмеялся, отвернулся от реки и положил руку мне на плечо.

— Вы очень добры, Роберт, но мертвых я предпочитаю навещать в одиночестве. Эта печальная работа подходит моему возрасту и расположению духа. А пока я буду занят поисками тела Билли Вуда, советую вам начать осаду сердца мисс Сазерленд. Не сомневаюсь, что от этого вы получите куда больше удовольствия.

— Но она обручена с Фрейзером, — запротестовал я.

— Совершенно верно, — ответил Оскар, взяв меня под руку, и мы зашагали дальше по набережной. — Это добавит frission[47]вашему предприятию. Не бывает романтики без легкого привкуса опасности.

— К тому же я влюблен в Кейтлин, — с некоторой гордостью возразил я.

— Несомненно. — На лице Оскара засияла широкая улыбка. — Но Кейтлин в Вене, Роберт, а вы в Лондоне…

— Неужели я не способен на верность? — возмутился я.

— Верность, какой вздор! — вскричал Оскар. — Вы мужчина, Роберт! Вам известно мое правило: единственно верный способ вести себя с женщиной — это ухаживать за ней, если она красива, или за другой, если она некрасива.[48]Сколько глупостей связано с верностью! Молодые люди хотят быть верными, но у них ничего не получается; пожилые мечтают нарушить свои клятвы, но не могут. Вот вам и вся история. Радуйтесь тому, что вы молоды, Роберт. Ловите мгновенья счастья, пока это возможно.

Я последовал совету Оскара (впрочем, ему не пришлось меня долго уговаривать!) и должен признать, что те несколько недель стали едва ли не самыми счастливыми в моей жизни. На следующее утро после нашей первой встречи, когда Оскар отправился в морг на Кеннингтон-Райз, я написал записку мисс Сазерленд и пригласил ее на чай в отеле «Кадоган». Она согласилась, прислав по почте ответную записку. Так для меня начались волшебные дни.

Той осенью и зимой у Вероники Сазерленд было много свободного времени, у меня тоже не имелось никаких особых обязательств, и мы часто встречались, проводя вместе целые часы день за днем: пили чай, гуляли, обедали, играли (нам было немногим больше двадцати, и игры еще не потеряли для нас своей прелести), смеялись (о, как много мы смеялись!) и разговаривали (о, сколько мы говорили!).

Однако мы никогда не обсуждали темы, касающиеся любви; только жизни — и жизни разума. Мы беседовали о живописи, драматургии и науке (интерес Вероники к медицине оказался подлинным); о Шотландии (которую она презирала); об Италии (которую любила: Вероника мечтала отправиться в Венецию); о Конане Дойле (которым она восхищалась); и конечно же об Оскаре (ее завораживала страсть, с которой Оскар продолжал искать убийцу Билли Вуда). Вероника редко упоминала Фрейзера; а я никогда не рассказывал про Кейтлин и Марту — или свой развод. (Фокстон, адвокат моей жены, с которой мы теперь жили раздельно, продолжал бомбардировать меня письмами; однако, я выкинул мысль о его существовании из головы, а письма отправлял в огонь.)