«Он сложный и многогранный человек, — сказал как-то мне Оскар, — интересуется живописью и музыкой, поэзией и языками, почтовыми марками и мной!»

Оскар познакомился с ним в сентябре, через несколько недель после смерти Билли Вуда, на литературном собрании в Челси.

«Мы сразу стали друзьями, — рассказал мне Оскар. — Джон похож на греческого бога, а ведь по внешнему виду не судят только самые непроницательные люди».

Я впервые узнал о существовании Джона Грея в последнюю пятницу октября 1889 года. А познакомились мы через неделю, в «ночь Гая Фокса»[51], пятого ноября 1889 года. Вероника обедала на Бедфорд-Сквер со своей тетушкой, мы же с Оскаром решили пойти в театр. (Ада Рехан, американская актриса ирландского происхождения, дебютировала в театре «Лицеум».) Оскар сказал, что заедет за мной в кэбе. Я должен ждать его в семь часов — и ни минутой позже — в своей комнате на Гауэр-стрит.

К шести сорока пяти я был обут, одет и причесан. В семь вышел на улицу. В семь пятнадцать начал беспокоиться. В семь тридцать я уже испытывал настоящую тревогу. Оскар изредка опаздывал на обед, но в театр всегда приходил вовремя. (Многие аристократы относились к актерам, как к слугам, Оскар же — никогда.) В семь сорок пять только чтобы успокоить себя, я решил, что неправильно его понял и на самом деле он предложил мне приехать отдельно, в другом кэбе, и встретиться в театре. Конечно, мне не хотелось нанимать коляску — все свободные деньги я тратил на чай с хлебом, сливками и вареньем и на охлажденное шампанское для Вероники, но если я собирался попасть в театр к восьми часам, другого выхода у меня не было. Приняв непростое решение, я принялся вглядываться в сумрак, прекрасно понимая, что в «ночь Гая Фокса» на Гауэр-стрит, когда уже начало темнеть, а на улицах Уэст-Энда полно народу, найти свободный кэб будет нелегко. Но к моему удивлению, именно в этот момент из желтого тумана появился четырехколесный экипаж и остановился рядом со мной.

— В театр «Лицеум», — сказал я кэбмену.

— Не выйдет, сэр, — ответил он. — Я еду домой.

— Тогда зачем ты остановился? — рявкнул я.

В этот момент дверца экипажа распахнулась, и я получил ответ на свой вопрос, увидев светловолосого юношу в матроске и Оскара Уайльда в измятом вечернем костюме. Его лицо покрывали сине-черные синяки, в волосах запеклась кровь.

— Я нашел его в таком виде, — сообщил мне юноша. — Он сказал, чтобы я привез его сюда.

Я расплатился с кэбменом, и мы с юношей помогли Оскару подняться по ступенькам в мою комнату.

— Меня зовут Джон Грей, — сказал юноша, который выглядел лет на пятнадцать, никак не больше.

Его светлые волосы следовало бы подстричь. Я сразу обратил внимание на ясные голубые глаза, золотистую кожу и бледные губы. Высокие скулы были усыпаны песочного цвета веснушками. Джон Грей походил на юного Адониса в матроске (скорее, в костюме французского моряка), в то время как несчастный Оскар с заплывшими глазами (синяки не позволяли ему полностью их открыть) напоминал стареющего Вакха после пьяной драки.

Мы положили Оскара на мою кровать, я расстегнул ему воротник, распустил галстук, налил в стакан бренди и поднес к его губам. Он застонал. Я видел, что мой друг ужасно устал и страдает от боли.

— Что случилось? — спросил я.

— Я и сам не знаю, — ответил юноша. (У него была хорошая речь и манеры молодого джентльмена.) — Я переходил площадь Сохо, шел в ресторан Кеттнера на встречу с другом, и возле церкви заметил стоящего на тротуаре Оскара, который разговаривал с каким-то человеком. Они о чем-то спорили.

— С каким человеком?

— Даже не знаю… обыкновенный мужчина в тяжелом пальто.

— Но какой он? — нетерпеливо спросил я. — Молодой? Старый? Бородатый?

— Не молодой и не бородатый.

— Он показался вам высоким?

— Довольно высоким и хорошо сложенным. Он был темным — нет, смуглым, вот правильное слово. И он держал в руках трость. Они с Оскаром кричали друг на друга, поэтому я не стал подходить близко.

— Что они кричали?

— Мужчина сказал что-то вроде: «Держитесь подальше! Держитесь отсюда подальше, иначе я вас убью!» — и вдруг начал колотить Оскара тростью. Оскар упал на ступени церкви, мужчина набросился на него и принялся бить его по лицу. Он наносил один удар за другим. Тогда я подбежал к ним с криком: «Прекратите! Полиция!» Мужчина поднялся на ноги, разразился проклятиями и убежал.

— Вы утверждаете, что он сказал: «Держитесь отсюда подальше, иначе я вас убью!»

— Да, что-то вроде «Laisse-la ou je te tue!»

— Что? — вскричал я. — Он говорил по-французски?

— Да, это был французский. Я уверен. Но с довольно странным акцентом.

— Этого человека зовут О’Доннел, — сказал я. — Он много лет прожил в Монреале. Настоящий зверь.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — кивнул юноша.

Оскар молчал, повернув голову к стене. Он дышал глубоко и хрипло, но ровно, и я понял, что он уснул.

— Он останется у меня, — сказал я. — Миссис Уайльд в любом случае не ждет его сегодня домой. Лучше ее не беспокоить.

— Вы уверены? — спросил юноша, поправляя ворот матроски и глядя в зеркало, чтобы пригладить волосы.

— Да, уверен, — ответил я. — Я за ним присмотрю. Я его друг.

— Его «лучший друг», так говорит Оскар, — добавил Джон Грей.

— Рад слышать.

— Ну, тогда я пошел, — весело сказал юноша, протягивая мне руку. — Я ведь уже говорил, что обедаю у Кеттнера? Надеюсь, мы скоро встретимся. Ведь через день или два с Оскаром все будет в порядке? Я его люблю. Мы все его любим.

Джон Грей приветственно поднял руку, подмигнул мне и ушел.

Оскар оставался у меня в течение следующих трех дней.

Утром шестого ноября, когда я проснулся с затекшей шеей и болью в спине (цена за ночь, проведенную на обветшалом диване), я обнаружил, что Оскар сидит на постели, подложив подушки под спину, курит турецкую сигарету и в свете свечи читает Бодлера.

— Bonjour, mon ami, — весело сказал он.

Его лицо, как и прежде, покрывали синяки, но настроение заметно улучшилось. Он заявил, что совсем не помнит, что с ним произошло. Вообще ничего.

— Джон Грей в матроске? У вас галлюцинации, Роберт?

— Оскар, уверяю вас…

— Вы все придумали, Роберт, — небрежно продолжал он, пока я искал спички, чтобы зажечь газ и вскипятить воду для чая. — Посмотрите на себя, у вас дрожат руки! Во всем виноват Конан Дойл.