Парвин подняла руки вверх.

– Извини. Все это не мое дело.

– Смотри, – сказала я, подавив в себе желание уйти от разговора, резко его оборвать. Мне показалось, будет лучше сказать об этом вслух. – Я знаю, у нас с Марком не всегда были идеальные отношения, и ты права – я не уверена, что делаю правильный выбор, не уверена в своих чувствах к нему, но он вложил так много сил и средств, что было бы жестоко его оттолкнуть.

– Да нет, я не имела в виду…

Медсестра нахмурилась, и Парвин тоже. У меня не очень хорошо получалось, но я все равно попыталась успокоить обеих.

– Все равно надо сначала прийти в себя, а потом уже решать, что делать. Все это пока вилами по воде.

– Тоже верно, – ответила Парвин, сразу обрадовавшись. – Главное, выздоравливай.

Мой рот был набит кексом, поэтому я просто кивнула.

– И квартиру никому не отдавай, ладно?

Когда Парвин ушла, я попыталась вновь дозвониться до Джерейнта. Возилась с настройками и не заметила, как вошел Марк.

– Где ты это взяла? – он смотрел на мобильник так, будто несчастный телефон оскорблял его чувства.

– Парвин принесла. – По понятным причинам я не стала уточнять, что сама попросила его купить.

– Парвин? – Марк собирался меня поцеловать, но внезапно остановился. – Что она тут забыла?

– Пришла меня навестить, – ответила я раздраженно. И немного печально. Неужели я до того гадкая, что коллега не может меня навестить? Вообще-то тут нет ничего такого.

– Извини, – сказал Марк и наконец поцеловал меня – уверенно, как свою собственность. – Просто… ты ее не любишь. И она тебя тоже. Не думаю, чтобы кто-то из вас двоих лицемерил.

– Всему виной потеря памяти, – я сильно напряглась. – Я забыла, что не люблю ее. Я знала, что мы не особенно близко общались…

– Ты говорила, она сплетница. Вечно обсуждает других.

– Да ну? – ко мне вернулось пугающее ощущение, будто меня затягивают зыбучие пески и не за что ухватиться. Марк пожал плечами, и, хотя это движение показалось мне наигранным, я не могла объяснить почему. Я становилась параноиком.

Я позволила Парвин повлиять на мое мнение о нем, и это было неправильно. Это мой мужчина. Я должна ему доверять. Что еще мне оставалось? У меня не было никого, кроме него.

У Грейс никогда не было лучшей подруги. Ей всегда хотелось сестру. Тогда у нее появился бы кто-то, кому можно довериться. Кто-то, кто всегда будет на ее стороне, потому что они одной крови.

Больше всего ей хотелось бы сестру-близнеца. Точно такую же девочку, как она сама. В мечтах Грейс они придумывали тайный язык, понятный лишь им одним, делились всем на свете, дружили до конца своих дней. В глубине души она верила – будь у нее сестра, она смогла бы защитить.

– Ну, решайся. Будь лапочкой. – Эви уже три дня упрашивала, и Грейс вынуждена была признать, что такое внимание ей приятно. Было что-то упоительное в том, что она кому-то нужна, пусть даже в качестве аксессуара на свидании с летчиком, который согласился встретиться с Эви только при условии, что возьмет с собой друга и этому другу тоже будет с кем пообщаться. Она могла попросить кого угодно, думала Грейс, а выбрала меня. И все же она не могла согласиться. То, что началось по привычке (Грейс обещала быть хорошей девочкой, а кто знает, в какую авантюру ее могла втянуть Эви?), стало проверкой нервов на прочность. Чем сильнее становилось искушение, чем дольше отнекивалась Грейс, тем вероятнее становилось, что Эви все это надоест, и она попросит кого-нибудь другого. Грейс одновременно устраивал и пугал такой расклад, так что она никак не могла принять какое бы то ни было решение.

– Ну пожалуйста, – умоляла Эви за завтраком, сделав большие глаза и опустив подбородок.

– Я не могу, – ответила Грейс.

– Чего ты не можешь? – поинтересовалась Барнс. Ее коровьи глаза, как всегда, расширились от смущения.

– Передать масло, – спокойно ответила Грейс. – Стерла все руки, отскребая вчера линолеум.

Эви улыбнулась, ее глаза сияли. Грейс снова ощутила в животе незнакомое чувство и подумала – наверное, это счастье.

Эви проскользнула мимо нее в палату, подняла простыню, которой было накрыто судно, и обдала Грейс резкой вонью.

– Мы отлично повеселимся, – заверила она. – Молодость бывает только раз.

– Я не могу вернуться поздно, – сказала Грейс, и Эви подняла голову, почувствовав перемену в настроении подруги. Грейс ожидала, что она скажет: конечно, мы не допоздна! – или еще что-нибудь такое, но она лишь торжествующе улыбнулась и направилась к раковинам. Осанка и походка Эви говорили о ее победе.

– Я еще не согласилась, – крикнула Грейс ей вслед. Это услышала дежурная медсестра и завопила во весь голос:

– Нечего так орать, сестра! Ты не в армии!

Когда девушки в тот вечер готовились ко сну, обе такие измученные, что натыкались друг на друга, Грейс возилась с пуговицами платья и уже совсем решила лечь в одежде, Эви сказала:

– Нам будет очень весело, обещаю!

И Грейс поймала себя на том, что не сводит глаз с ее сияющих глаз и улыбки, над которой не властна была никакая усталость. Она снова хотела отказаться и отказалась бы, но Эви повела плечом, и ее глаза сверкнули.

– Ну ладно, ладно, – к своему удивлению пробормотала Грейс. – Но обещай, что не бросишь меня одну.

Эви улыбнулась и снова стала похожа на звезду кинофильма. Она перекрестила себя там, где сердце, и прижала два пальца к своим губам, а потом к губам Грейс.

На следующий день Грейс так волновалась, что уронила градусник, и пришлось прятать осколки, пока не увидела дежурная медсестра. Случилось настоящее чудо: и Грейс, и Эви позволили взять отгул, а Эви даже удалось выпросить возможность вернуться очень поздно, без четверти час.

Расщедрившись, она одолжила Грейс свои шелковые чулки и меховую накидку, и, оглядев себя, Грейс почувствовала, что стала другим человеком. Она заранее обновила свое лучшее платье, чуть ушив его в талии и отпоров аляповатый кружевной воротничок. Эви была, как всегда, великолепна в расшитом блестками белом вечернем туалете с глубоким вырезом на спине. Она сказала, что роскошный наряд подарил ей виконт, но при этих словах улыбалась, и невозможно было сказать, шутит она или говорит серьезно. Подведя глаза и нанеся помаду, Эви накрасила и Грейс, строго приказав не дергаться и не визжать, когда острый карандаш колет ей веки. Грейс мечтала, чтобы эти минуты длились вечно.

Молодые люди подъехали за ними к семи. У летчика Эви был легковой автомобиль, который он называл «Бесси», и выступающий подбородок, покрытый шрамами от прыщей. Его кожа была загорелой, как у цыгана, а глаза – почти черными. Эви называла его красавчиком, но Грейс он показался слишком мужественным для такого определения. Она не хотела стоять рядом с ним, но он обвил рукой ее плечи и сказал своему приятелю: