– Пожалуй, – Марк снова напрягся. Он взял меня за руку, стал поглаживать большим пальцем ладонь. По нервным окончаниям в другие части тела направился сигнал, и я почувствовала, как пробуждается либидо, открываются чувства. Внезапно мне захотелось ощутить вкус губ Марка и растущее во мне желание, вдохнуть аромат мужского тела, заглушающий запах антисептика и мой собственный, тяжелый запах болезни. Я же сказала – я не эксперт. Я подалась назад; отзеркалив мое движение, Марк подался вперед. Я наклонила голову, и наши губы встретились.

Я целовала его и целовала. Мне хотелось подольше удержать это ощущение, радостное покалывание где-то кроме спины, шеи и головы. Я вжималась губами в его губы, я хотела снова стать нормальным человеком. Вскоре у меня мучительно заболела спина, и пришлось снова лечь на подушки.

Лишь привычка стала причиной того, что я не завизжала от изумления. Женщина в белом фартуке стояла в нескольких шагах от Марка и смотрела ему в затылок с выражением глубокого отвращения на лице.

– Это значит – да? – поинтересовался Марк, явно довольный таким поворотом.

– Не знаю, – сказала я, отводя взгляд от привидения. – Поживем – увидим.

Он улыбнулся, давая понять – пусть я все еще изображаю упрямство, он уже победил.

– По крайней мере, честно.

– Расскажи, что у нас не так, – попросила я. Мне не хотелось снова ссориться, особенно так сразу после скандала из-за ноутбука, но нужно было выяснить. – Почему нам нужно начать все сначала?

Марк взял меня за руку, посмотрел в глаза. Было трудно не заглядывать ему через плечо, чтобы выяснить, здесь ли женщина, но я справилась.

– Ты всегда была слишком независимой.

Это походило на правду.

– Мне пришлось долго ждать, пока ты доверишься мне, впустишь в свою жизнь. Но я боролся, потому что знал – у нас с тобой впереди нечто особенное.

Я прижала язык к небу, чтобы ненароком не ухмыльнуться. Выражение «нечто особенное» вызывало во мне смех. Или нервную дрожь.

– Думаю, я тоже начал отстраняться, чтобы себя защитить. – Марк опустил глаза, словно этот разговор был для него слишком болезненным.

Я постаралась всем своим видом показать, что понимаю. Мне так хотелось чувствовать что-то, кроме отчуждения. Что со мной не так? Я всегда была такой бесчувственной.

– Ты хотела съехаться, но я отказывался. Прятался на своей территории. Мы часто ссорились, ты была недовольна, говорила, что я хочу от тебя уйти. – Он расстегнул молнию кожаной сумки, вынул стопку бумаг. – Ты искала для нас квартиру, но я не хотел об этом говорить. Прости меня. Я просто наказывал тебя за непослушание.

На бумагах были сведения о квартирах Брайтона. Двухкомнатных квартирах – я и не думала, что мне такие по карману. Я смотрела на фотографии, на фразы «газовое отопление», «двойные рамы», «парадный вход» и пыталась вспомнить все это. Должно быть, эти бумажки всучили мне страховые агенты, или я зарегистрировалась на каком-то сайте и меня завалили предложениями.

– У нас начались проблемы, но я был горд, чтобы признаться – я чувствую то же самое. – Марк наклонился вперед – ни дать ни взять образцовый влюбленный: нахмуренный лоб, блестящие глаза, тихий голос. По всем признакам он производил именно такое впечатление, но я не могла отделаться от мысли, что он просто играет роль. Теперь все казалось ненастоящим. И женщины в соседних кроватях, и медсестра, приходившая время от времени, чтобы мучить меня с помощью прибора для измерения давления, и человек, с которым я собиралась покупать общую квартиру.

– Я все понял, – сказал Марк и слабо улыбнулся. – Чуть не потеряв любовь всей своей жизни в автокатастрофе, начинаешь очень трезво смотреть на вещи. Я понял, что не хочу больше тратить время, бояться и обижаться, и решил – пусть этот дом покажет тебе, как я изменился.

Теперь все встало на свои места. Мои смешанные чувства к нему объяснялись тем, что мы долго ссорились. Я старалась убедить его в своей правоте и наконец убедила. Все проблемы решились. Меня выпишут из больницы, и я перееду с Марком в дом мечты. Я знала, нужно радоваться, и постаралась придать своему лицу соответствующее выражение. Не будь еще медсестры, которая топталась за спиной Марка и качала головой, мне бы это удалось.

– Скажи что-нибудь, – попросил он.

Хорошо бы мне было что сказать. Я попыталась подобрать слова, которые звучали бы к месту, убедительно, но не слишком прямо. Нужно было подумать.

– Скажи, что хочешь домой, – настаивал Марк. – В наш новый дом.

Я очень хотела домой. Я хотела оказаться в любой точке мира, кроме этой палаты. Я хотела, чтобы Марк по-настоящему улыбнулся, обрадовался этой перемене.

– Ну да, – сказала я и подавила в себе рвотный спазм. Медсестра покачала головой и пропала.

Проснувшись на следующий день после того, как потеряла ребенка, она не сразу об этом вспомнила. Ощущение, будто все осталось как прежде, продлилось всего только долю секунды, и это было счастьем. Потом все вернулось, и она осознала, что дрожавшая в ней жизнь оборвалась. Она знала, надо радоваться. Мать радовалась.

– Вот и хорошо, – повторяла она снова и снова, вытирая кровь. Грейс знала, ее вряд ли положат в больницу, но она надеялась, мать хотя бы вызовет врача. Но та отказалась. Покачала головой, будто Грейс просила о невозможном.

– Мы не можем себе этого позволить, – сказала она, и Грейс поняла – она имеет в виду совсем не деньги. – Миссис Льюис тебя посмотрит. Молчи.

Когда пришла миссис Льюис и все это увидела, она поджала побледневшие губы, но засучила рукава и принялась за работу. После того как осмотрела все, что надо, ощупала живот Грейс. От ее внимания не укрылся синевато-багровый кровоподтек в том месте, куда ударил ботинок, но она ничего не сказала.

Грейс закрыла глаза и почувствовала, как текут слезы, сбегают по щекам. Она понимала, что разозлила отца, заставила его потерять над собой контроль. Она понимала, что уже не та хорошая девочка, какой была раньше, что чуть было не навлекла на их семью немыслимый позор. Она понимала – не соверши она такую глупость, он и пальцем бы ее не тронул. За дисциплину всегда отвечала мать. Пощечины, шлепки, грубые слова. Грейс понимала – если такое повторится, он ее убьет.

Она легко отделалась: ребенка, который мог разрушить ее жизнь, уже не было. Все, что от него осталось, убрала хмурая миссис Льюис. Это был еще не ребенок. Миссис Льюис шепнула, что это только зародыш, только зачаток ребенка, совсем не живой малыш. Не о чем грустить.

– Легко отделалась, моя девочка, – сказала она, заворачивая его в старое полотенце и газетный лист. – Сотвори моя такое, отправилась бы в работный дом.

Грейс понимала, что работный дом хуже смерти, но еще понимала – это не ее удел. Не в такой семье. Не там, где важен статус. Она не поверила миссис Льюис. Не поверила и тому, что легко отделалась. Пусть она не хотела, чтобы в ней зарождалась жизнь, но она чувствовала эту жизнь. Никогда не злилась на крошечное существо, представляла, как оно плавает и ворочается в ней, будто маленькая рыбка.