Потом Амелия стала ему изменять. Доктор об этом не знал, нои без того был уже сыт по горло. Он сообщил жене, что хочет развестись. Амелияпопросила его указать причиной развода тяжкое оскорбление. Он согласился иподал иск. Но Амелия повела нечестную игру. Она дождалась, пока я по поручениюдоктора поехала в Сан-Франциско, и подала встречный иск, назвав менясоответчицей. Очевидно, она рассчитывала, что этот удар выбьет доктора из колеии она сможет заполучить все его добро и выйти замуж за человека, с которымтогда связалась.

— Кто он такой? — спросил я.

Она вопросительно посмотрела на доктора Альфмонта. Онкивнул.

— Стив Дантон. Молодой парень, который издавал тогда вОуквью газету «Блейд».

Я спросил, стараясь ничем не выдать своих чувств:

— Он и сейчас издает газету?

— Я думаю, да. Мы давно потеряли связь с Оуквью, но он,видимо, все еще там. Последнее, что я о нем слышал, это что его племянницаработает в газете вместе с ним. Это она встретила меня в коридоре, когда явыходил из комнаты Эвелин Харрис.

Я стряхнул пепел с сигареты.

— Продолжайте.

— В то время, — сказала миссис Альфмонт с легкой горечью вголосе, — я вела себя очень благоразумно, и Чарльз даже не подозревал, как я кнему отношусь. Мне казалось, что Амелия была не в себе. Ненормальный образжизни и постоянные выпивки сделали ее психику крайне неустойчивой.

Когда она подала встречный иск, Чарльз помчался вСан-Франциско, чтобы все мне объяснить. Я хорошо понимала, что он попал вужасное положение. Оуквью был переполнен сплетнями. Человек, больше всехзаинтересованный в разводе миссис Линтиг, выпускал газету. Ясно было, что любыеобстоятельства, свидетельствующие против Чарльза, будут представлены в самомчерном свете. Его поездка в Сан-Франциско была, конечно, самым неудачным ходом,какой только можно было придумать. Но нам предстояло вернуться. И мы все равносправились бы с этой ситуацией, если бы не… — Она замолчала.

— Неожиданно для себя я сделал открытие, — заговорилАльфмонт. — По мере того как Амелия опускалась все ниже и ниже, я все дальшеотходил от нее и все сильнее влюблялся в Вивиан. Я понял это, когда встретилВивиан в Сан-Франциско. После этого я уже не мог вернуться в Оуквью, позволить,чтобы ее имя поливали грязью, и… и мы узнали, что любим друг друга. Намхотелось только быть вместе. Мы были молоды, я хотел уехать и начать всесначала. Наверное, это было глупо, но события обернулись так, что все оказалоськ лучшему.

Я позвонил Амелии и спросил, чего она хочет. Ее условия былипросты. Она хотела получить все. А взамен предлагала мне свободу. Так я получилвозможность очиститься и начать все сначала. У меня были с собой аккредитивы нанесколько тысяч долларов, о которых она не знала. Я опасался происходившего вОуквью бума и не был уверен в надежности банка.

— А что дальше? — спросил я.

— Ну, это практически все. Я принял ее условия. Она сказала,что будет заниматься этим делом и оформит развод, что я могу изменить имя иоткрыть кабинет где-нибудь в другом месте, что, как только суд вынесет решениео разводе, я смогу жениться на Вивиан. Я принял ее условия.

— А вы знаете, что произошло дальше?

— Нет, — ответил он. — Я понял, что Амелия и Стив Дантонпоссорились. Она уехала из Оуквью и исчезла.

— А почему вы не могли подать на развод где-нибудь в другомместе? — спросил я.

— Она меня нашла. Я получил письмо, в котором она говорила,что никогда не позволит мне обеспечить Вивиан достойное положение в обществе,что, если я попытаюсь жениться на Вивиан, она тут же появится и устроитскандал, что, если я когда-нибудь подам иск о разводе, она откроет все. Ведь ктому времени мы уже жили с Вивиан как муж и жена, и у Амелии были все основаниядля скандала.

— Она знала, где вы находитесь?

— Да.

— А почему вы не решились идти на скандал, чтобы покончить сэтим?

— Я не мог. За тот год, что мы прожили здесь, у меняпоявилась превосходная клиентура среди респектабельных консервативных людей.Если бы выяснилось, что мы с Вивиан официально не женаты, я полностью лишилсябы практики.

— А дальше?

— Годы шли, мы больше ничего не слышали об Амелии. Я пыталсяее выследить, но не смог. Я был уверен, что она или умерла, или оформила разводи снова вышла замуж. Лет десять назад мы с Вивиан ненадолго уехали в Мехико ипоженились. Я хотел, чтобы у нее были законные права в случае моей смерти.

— Все ясно, — сказал я. — А теперь расскажите мне ополитической обстановке.

— Этот город живет по собственным законам, — сказал докторАльфмонт. — Наша полиция коррумпирована. Городская администрация продалась завзятки. У нас процветающий город, хороший бизнес и очень много туристов. Этихтуристов обирают всеми возможными способами. Жителям города это надоело. Онихотят очистить Санта-Карлотту. Я активно участвовал в этой борьбе, и мнепредложили баллотироваться на пост мэра. Я был уверен, что со старым скандаломдавно покончено, и поэтому согласился.

— А что же дальше?

— И тут как гром среди ясного неба я снова получил от нееписьмо. Амелия требовала, чтобы я выполнил ее условия, а иначе она «откроетвсем глаза». Она утверждала, что я втоптал ее в грязь и сделал отверженной,хотя это бесстыдная ложь. Я отдал ей всю мою собственность и…

— Чарльз, — перебила миссис Альфмонт, — это уже не поможет.Мистеру Лэму нужны факты.

— Факты? — сказал он. — Она написала это письмо.

— Каковы ее условия? — спросил я.

— Она не выдвинула никаких условий.

Я немного подумал, сделал последнюю затяжку, положилсигарету в пепельницу и спросил:

— Она оставила вам адрес, по которому вы могли бы с нейсвязаться?

— Нет.

— А чего она хотела?

— Прежде всего ей нужно было, чтобы я снял свою кандидатуру.

— Вы этого не сделали?

— Нет.

— Почему?

— Дело зашло слишком далеко, — сказал он. — Незадолго дотого, как я получил письмо, газета оппозиции опубликовала серию порочащих менястатей, намекая, что они занимаются расследованием моего прошлого. Мои друзьяпотребовали, чтобы я подал на газету в суд за клевету, и я оказался в оченьзатруднительном положении.

— А вы абсолютно уверены, что это письмо написала ваша жена?

— Да, — ответил он. — Конечно, произошли небольшиеизменения, но это естественно. Почерк человека не может не измениться задвадцать лет, но у меня нет никаких сомнений. Я внимательно изучил письмо.