Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Александр Н. Стар готовился, выступали коллективы из соседних деревень и поселений.
Открывал вечер глава администрации, который, несомненно, был любимцем местных (они его выбрали, да, в деревнях пока можно выбрать главу администрации) и не любил много говорить. Поэтому просто пожелал процветания жителям деревни.
Высокие гости из района были более многословными и выглядели неуместно в костюмах и вечерних платьях. Многие из них пытались скрыть свое произношение и фрикативное «г», но им это удавалось через раз.
Петр слушал их и думал, почему сельские жители, которые уехали из деревни, даже если из деревни они перебрались в совсем маленький районный центр на 40 тысяч жителей, так усиленно пытаются скрыть свое происхождение? Как будто им стыдно быть рожденными в деревне. У нас есть даже выражение такое «деревенщина» и «можно бабу вывезти из деревни, но деревню из бабы никогда». Это все такой дешевый цинизм. Громче всех орут на «понаехали тут» те, кто сам «понаехал», но раньше.
Петр думал о том, что когда пришла революция в 17-м и деревенские начали уходить в город, потому что в деревнях есть было нечего, несмотря на обилие ресурсов и земли, вот тогда начался этот процесс унижения деревенских жителей. И первыми, кто унижал их, были сами бывшие соседи, которые из крестьян превратились в рабочих. Отголосок этого проявляется в женщинах и мужчинах, которые пытаются скрыть свое фрикативное «г», потому что по правилам русского литературного произношения нужно было произносить «г» как взрывной.
Эти ставшие городскими большими дядями и тетями на местном уровне рассказывали о том, как прекрасна деревня и как богата она талантами, как они гордятся земляками и все в этом роде. Но звучало неискренне, это звучало так, что ставило границу, видную и понятную каждому, границу между теми, кто уехал и теми, кто остался. А вот о патриотизме к большой Родине, о том, что в это непростое время мы должны все сплотиться и поддерживать наших воинов и вождей они говорили вполне искренне, хотя и также заученными, чужими фразами.
После выступлений районных шишек с рассказом об истории Деревни на сцену вышел местный краевед. После него планировалось состязание для молодежи. А пока вновь показывали окрестные виды на больших экранах, поставленных на сцене перед Домом культуры.
— Это наш глава администрации выбил эти два больших телевизора, где сейчас Деревню показывають. — с гордостью отмечал Михаил, обращаясь к Виктору и пытаясь сделать акцент на том, что они тут не лыком шиты и не в лаптях ходят. — Он у нас вообще мужик ого-го! Болеить за родину малую и че самое главное, не пьющий. Тут мало таких. А ты, Витя, пьешь?
— Бывает, — отвечал его собеседник, — у нас как в роддоме не пить? Если не пить, так и с ума можно сойти: то помрет кто, то 24 часа родить не может. Страшно бывает. А хряпнешь рюмашку, так тебе и сам черт не страшен. Помогает!
— Да и не говори, я вот сам иногда могу. Так-то я вообще не пью, полгода могу не пить и даже год. А потом, как нажрусь до чертиков, что ногами вперед чуть ли не выносят. Плохо мне на следующий день — умираю. Кажется, сдохну. И потом год могу не пить. Ага. Ну а иногда, редко правда, как найдет на меня че, так опять нажрусь. То ж Верка, мать Элкина, и ушла от меня, в город подалась. В райцентр. Мужик у нее там появился. Ну а мне как, мужику, одному жить? Мне в хозяйстве баба нужна. Корову подоить, исть приготовить. Ну и с бабой, оно легче как-то. Галка, нынешняя моя, тоже лаиться, как собака, если пью. Но оно редко бываить, поэтому не сильно. Ейный бывший муж вообще от пьянки подох, замерз зимой, пьяный шел и замерз. А бил ее как! Синяя вся ходила. Поэтому со мной Галке нормально. Я не бью. Я добрый. А Элка, она уже не в меня пошла. Вредная зараза! В мать! Ейной породы.
Михаил достал из пакета, который принес с собой, бутылку прозрачной жидкости, две рюмки.
— Ну че, давай за знакомство! Вижу, хороший ты мужик.
— Водка?
— Обижаешь! На хрен мне эта водка? Стоит, зараза, дорого, а качество плохое. Наш самогон, местный, соседка варить, добавляить туда фруктов и корки апельсиновые. Красота получается. Ну попробуй.
Михаил разлил самогон по рюмкам, мужчины чокнулись и выпили, не закусывая.
— Первую можно и не закусывать. А потом лучше с закуской. Щас пойду у девок шанежек куплю — отлично под выпивку!
На сцену вышел местный краевед и начал свой рассказ.
— Наша Деревня раскинулась на ровном песчаном месте, по обоим берегам реки, причем большая ее часть находится на левой стороне. Деревня была основана по положению Военного Совета на месте бывшей Слободы. Слобода была основана в 80-е годы 18 века войсковым старшиной Бобриковым. Он родился в семье известного войскового старшины. На службе находился с 1775 г. Свой расцвет Деревня переживала на рубеже 19–20 веков и в начале 20 века. Так, например, только в 1897 году здесь родилось 30 мальчиков и 35 девочек, а всего детей до 16 лет насчитывалось 778 (их них 381 мальчиков и 397 девочек). Расцвет Деревни был связан с тем, что через нее проходил Столичный тракт. По всему юрту имелись богатые залежи каменного угля и антрацита, железной и марганцевой руд, известняка, лучших сортов плитового и строительного камней, которые шли на сооружение мостовых и тротуаров городов. После революции все изменилось. И Деревня перестала быть значимым местом.
Михаил и Виктор уже выпили две трети бутылки самогона, закусывая шанежками и другими вкусностями, которые им дали просто так, потому что как не покормить дорого гостя и уважаемого в деревне человека, который почти каждому дому помогал в тот или иной сложный момент с животиной: если корова не могла отелиться — звали Михаила, дохли кролики — звали Михаила, собаки чумкой болеют — тоже звали его. Животные для деревенских жителей были не просто дополнением их домашнего интерьера, в них и была их жизнь.
— Витя, давай еще выпьем, — наливая в стопку самогон, настаивал Михаил, — мы же с тобой почти коллеги. А что ты думаешь по поводу происходящего с миром? Вот дочь моя говорить, что нам всем пиздец. Она умная девка, конечно, но все равно дура. А наш глава администрации
