является ли движение настолько сильным, чтобы его стоило поддерживать. Запад признавал, что появилась маленькая горстка отважных людей, открыто бросивших вызов КГБ, но не многие западные лидеры готовы были признать деятельность этой группы политически значимой.

Было ли это началом каких-то великих перемен или просто еще одним рывком к свободе, который КГБ успешно пресек, арестовав несколько десятков человек? Были ли диссиденты зачинателями широкого движения или, как уверял КГБ, всего лишь кучкой выродков и уголовников, заслуживающих изоляции от общества, представителями которого они ни в коей мере не являлись? Я относился к тем, кто старался поддержать их, но даже я недооценивал их достижения. Казалось невероятным, что эти несколько человек могут дать начало движению, которое через какие-то 15 лет приведет к исчезновению Советского Союза.

Тюремное заключение

Александр Гинзбург ожидал суда в камере калужской тюрьмы вместе с двадцатью другими заключенными, двенадцать из которых обвинялись в убийстве. Для расследования его дела КГБ специально «арендовал» помещение и нанял дополнительную охрану, которая стерегла узника днем и ночью. Следствие пыталось сломить его угрозами, обещая, что его обвинят в государственной измене и расстреляют, а его друзей и товарищей-диссидентов арестуют, если он не согласится сотрудничать. Эта тактика не сработала. В юности Гинзбург был актером, и когда следователь сказал, что избежать смертной казни не удастся, Гинзбург ответил ему, что смерть за веру является величайшей радостью для христианина.

Впрочем, его актерские способности не могли уменьшить его страданий. Угроза смерти спровоцировала гипертонию и язву желудка. Он испытывал постоянную боль, и КГБ использовал этот фактор для давления на него. Следователи, а не доктора, решали, надо ли оказывать медицинскую помощь, и руководствовались они не состоянием здоровья заключенного, а задачей склонить его к сотрудничеству.

Его дело вели шесть следователей: три подполковника, капитан и два лейтенанта. Он знал их звания потому, что по правилам КГБ каждый офицер раз в неделю обязан был носить форму. Офицеры, занимавшиеся делами Орлова и Щаранского, тоже время от времени заходили к Гинзбургу. Он подсчитал, что общее число сотрудников КГБ, привлеченных к этому делу, не меньше нескольких сотен. По советским законам, он не мог общаться с внешним миром, иметь свидания с женой и членами семьи, вести переписку и даже иметь адвоката. В своей схватке с командой КГБ в течение семнадцати месяцев следствия он полностью зависел от своих внутренних ресурсов. Его единственным преимуществом была дружба с Сахаровым и Солженицыным, которые делали все возможное, чтобы публично его защитить. Он был слишком хорошо известен и имел слишком сильную поддержку, чтобы его можно было подвергнуть пыткам, убить без суда или позволить умереть в тюрьме.

Гинзбургу было неприятно сознавать, что все это время против него использовалась техника симпатизировавшего ему Запада. Через дорогу от его квартиры в Тарусе для записи его разговоров был установлен сильный направленный микрофон, сделанный в США. Человек, чью квартиру КГБ «позаимствовал» для наблюдения, показал Гинзбургу этот микрофон с маркой изготовителя. Он также заметил, что сотрудники КГБ часто пользовались немецкими магнитофонами и японскими фотоаппаратами.

Некоторые диссиденты не выдерживали следствия и сдавались. 19 мая 1978 года в Тбилиси два главных грузинских диссидента — Звиад Гамсахурдиа и Мераб Костава — сознались в антисоветской деятельности и были приговорены к трем годам лагерей и двум годам ссылки. Причина таких мягких приговоров сразу выяснилась. В тот же вечер Гамсахурдиа появился на экранах телевизоров и публично покаялся в своих преступлениях. Он осудил соратников и выразил глубокое сожаление о том, что клеветал на советское государство и социалистический строй. Всего лишь год спустя, в июне 1979-го, его освободили. Все диссиденты, которым предстоял суд, знали, что могли, если бы пожелали, довольно легко избежать тюрем и лагерей. От них требовалось одно — сотрудничество с КГБ.

Орлов оказался выносливее. Суд над ним закончился 20 мая 1978 года и был отмечен выступлениями пятнадцати свидетелей обвинения, разъяснявших, что СССР вовсе не является мрачным местом, каким его изображает обвиняемый в документах Хельсинкской группы. Все выглядело так, будто предательство обвиняемого, уличенного в сговоре с идеологическим противником и в попытке унизить свою социалистическую родину, вызвало у общественного мнения негодование. Орлову дали максимальный срок: семь лет заключения и пять лет ссылки.

Три недели спустя, 12 июня, я присутствовал при необычной встрече в палате общин, где группа советских адвокатов во главе с Самуилом Зивсом, вице-президентом советской Ассоциации юристов, выступила в защиту вынесенного Орлову приговора, обрисовав картину «антисоветской деятельности» осужденного, которая являлась нарушением статьи 70 Уголовного кодекса. Зивс отметил, что в Англии подобного закона нет, а в Советском Союзе такой закон есть, и он должен выполняться. Члены нашего парламента были возмущены. Советская сторона не обратила на это особого внимания.

11 июня настала очередь Гинзбурга и Щаранского предстать перед советским судом. Гинзбург, известный многим как тихий, погруженный в научные занятия человек, в показаниях свидетелей был выставлен пьяницей и дебоширом, паразитирующим на средства, получаемые из-за границы. Значительная часть обвинения строилась на его участии в Солженицынском фонде, а также на том, что у него «нашли» иностранную валюту.

Главный свидетель, Аркадий Градобоев, отсидел 12 лет в тюрьме за воровство и порнографию. «Бог тебя накажет», — сказала Градобоеву жена Гинзбурга Ирина, выходя из зала суда. Он тут же вернулся и пожаловался судье, что ему угрожали карой Господней. Судья запретил Ирине находиться в зале суда до конца процесса.

Перед вынесением приговора Гинзбург сказал, что не считает себя виновным и не просит о помиловании. Как нарушитель-рецидивист, он должен был получить 10 лет. «Они решили поиграть со мной, — рассказывал он. — Прокурор сказал суду, что требует только восьми лет, потому что я помог следствию в деле Щаранского. Это была ложь, меня хотели уничтожить, выставив предателем, чтобы осложнить мне жизнь в лагерях». Щаранского судили за государственную измену, обвиняя в передаче секретов западным журналистам, например, Роберту Тоту из «Лос-Анджелес таймс», которого обвинение называло агентом Запада. Роберт Тот отверг обвинение. Картер тоже опровергал утверждения, что Щаранский имел связи с ЦРУ. Куда правдоподобнее было предположить, что он рассказал журналистам о евреях, таких же как и он, которым не разрешали эмигрировать, мотивируя отказ допуском к секретным материалам, и перечислил места их работы. В своих показаниях Щаранский отверг обвинения в передаче кому-либо секретной информации и пытался объяснить суду, что уже пора признать тот факт, что часть евреев хочет покинуть Советский Союз и уехать в Израиль. За 8 лет, с тех пор, как была разрешена ограниченная эмиграция, около 150 тысяч уже уехали. Он сказал,