–Он за мной не ухаживает,– ответила Урсула. Она хотела, чтобы слова прозвучали резко, но вышло беспомощно и обиженно.

–Уж конечно, нет!– Берта ухмыльнулась:– Тебе кажется, он с тобой обращается, как с какой-нибудь важной птицей, но ты для него – шлюха.

Урсула сама не успела понять, что произошло. Она дала Берте пощечину быстрее, чем успела задуматься. Голова кухарки дернулась, сама она покачнулась и едва не упала, пришлось схватить ее за предплечье. Девушка испугалась, что та сейчас полезет в драку, но Берта только тихо и пьяно рассмеялась. Левая сторона ее лица покраснела, из глаз текли слезы. Урсула ударила сильнее, чем собиралась, и теперь стояла растерянная, не зная, извиняться или злиться дальше.

Берта высвободилась из ее рук, подняла указательный палец.

–Я не обижаюсь. Мы все такие дуры. Одно запомни: он демон, Урсула. У всего, что он дает, есть цена.

–Он ничего у меня не требовал.

Берта криво ухмыльнулась:

–Он не требует, глупышка. Он просто берет.

Шатаясь, она побрела обратно в дом. Больше они никогда об этом не заговаривали.

* * *

Дни в поместье проходили незаметно. Время здесь будто не подчинялось обычным человеческим законам. Им управлял Кристоф Вагнер: то замедлял его, впадая в весеннее уныние, то, напротив, ускорял, делаясь оживленным и разговорчивым…

По воскресеньям Урсула завела привычку ездить с Агатой в деревенскую церковь. Хотя у нее были большие сомнения относительно отца Лукаса, Ауэрхан заверил ее, что тот рукоположен как полагается. Явившись на следующую мессу, она увидела, что в церкви тепло и тихо, скамьи заняты лишь наполовину. Служба шла как полагается, без плясок и кутежа. Отец Лукас смотрел строго, говорил жестко, не сбиваясь. Все было, как должно было быть. Тогда Урсула вновь стала причащаться, и в ее душу вернулось спокойствие.

Сначала Урсула была уверена, что она пленница странного поместья и сможет попасть домой лишь тогда, когда истечет срок ее службы. Это одновременно тяготило ее и превращало все в приключение. Она представляла себя принцессой в башне, ожидающей, когда ее спасут. Но оказалось, что никто не препятствовал ее визитам домой, и уже через полгода Урсула сумела навестить родных. За время ее отсутствия матушка родила здорового ребенка – первого мальчишку в их семье. Когда он подрастет, то возьмется за семейное ремесло. Сначала отец будет обучать его на собаках и кошках, потом начнет брать с собой на казни, чтобы мальчик смотрел, как все устроено. Отец рассказывал об этом без воодушевления, но со спокойной уверенностью человека, который знает, чем займется на следующий день.

Болтая с сестрами, нянча маленького брата и заверяя родителей, что у нее все хорошо, Урсула все яснее осознавала, что не хочет возвращаться в прежнюю жизнь. Ее пугали тяжелые, обеспокоенные взгляды и таящийся в них вопрос: когда она выйдет замуж? Так что она испытала облегчение, когда вернулась в усадьбу. А уже на следующий день Кристоф Вагнер неожиданно заявил, что ему надоело сидеть на месте и они отправляются в путешествие.

Обрадованная Урсула кинулась собирать вещи себе и Агате. Остаток лета они провели в Вене. Никогда прежде Урсула не видела столь величественной красоты. Дамы здесь были одеты совсем не так, как в Оффенбурге: они носили шляпки и шиньоны, маски от солнца, веера и зеркальца, болтающиеся на поясе… Рядом с ними Урсула чувствовала себя простушкой, зато жадно все запоминала, впитывала и училась. В голове ее роились замыслы, которые можно было воплотить с помощью иглы и нити.

В Шварцвальд они вернулись к Воздвижению, когда дороги превратились в хлипкую топь. В Вене Урсула так напиталась яркостью столичных красок, что мысль о родном доме вызывала тошноту. На Рождество она отправила родителям деньги и короткое письмо, которое попросила написать Агату, и на этом посчитала свой долг выполненным.

На следующий год их ждал Копенгаген, а еще через год – Амстердам. Кристоф Вагнер всегда путешествовал в сопровождении своей прислуги, Агаты и Ауэрхана. Временами Берта или Харман оставались дома, но Урсула всюду следовала за своей маленькой госпожой. С каким-то странным болезненным смирением она признала за Агатой это право. К тому же постепенно и сама девочка свыклась со своей новой ролью.

Визиты же в родной Оффенбург становились все реже и короче, пока Урсула вовсе не перестала ездить к родителям. Она посылала им деньги, этого было довольно. С каждым годом Гвиннер, и без того мало похожая на обычных ребятишек, все больше теряла свою детскость, и Урсула боялась, что, когда воспитанница вырастет, ее заставят вернуться в Оффенбург. Но даже когда Агате исполнилось семнадцать и Урсула из няньки превратилась в обычную горничную, никто так и не заикнулся о расчете.

1611 год, Шварцвальд

Весна 1611 года обрушилась на Агату внезапно. На Вербное воскресенье утром она проснулась, взглянула в окно и вдруг всем своим нутром ощутила, что ей семнадцать лет. Пораженная этой мыслью, она лежала в кровати чуть дольше обычного, разглядывая потолок. Как это произошло? Она размышляла об этом целый день. Ребенком Агата твердо верила, что никогда не вырастет, останется заложницей своего маленького тела и большого страха.

–Ты идешь?– Урсула осторожно дотронулась до ее локтя. Оказывается, погрузившись в свои мысли, Агата не заметила, что остановилась посреди нефа в церкви. Но другие прихожане почтительно обходили их с Урсулой с обеих сторон, не выказывая никакого недовольства. Мало кто осмелился бы цыкнуть на воспитанницу Кристофа Вагнера, благодаря которому в деревне волки редко таскали скот, поля исправно родили рожь и пшеницу, а охотничьи капканы и силки никогда не пустовали. Лишиться его расположения было все равно что самому прыгнуть в колодец.

Да и про молодую госпожу Гвиннер поговаривали, будто она кое-что умеет. Агату эти слухи удивляли, но спорить она не спешила. Вряд ли кого-то из деревенских впечатлило бы ее знание иврита или умение составлять гороскопы. Никто не ахнул бы в изумлении, зачитай она на память Гомера или объясни, чем отличается висмут от олова. Некоторое уважение, пожалуй, вызвало бы ее близкое знакомство с травами, но кроме этого, Агате нечем было удивить суеверных шварцвальдцев. Ее слушались домашние бесенята, но никакой более сложной магией она не владела. Ни один ужасающий демон не являлся на ее зов. О том же, что творится на горе Броккен, она слышала только от Берты, которая больше выдумывала, чем вспоминала.

Сегодня, несмотря на праздник, прихожан в церкви собралось всего ничего – немногим удалось добраться по бездорожью. На «других» мессах, когда двери храма открывались не только для людей, наоборот, яблоку было негде упасть. Из сочувствия к своим рогатым прихожанам отец Лукас чуть менял литургический текст, но особенно не старался. Высшие демоны все равно не чувствительны к имени Божьему и крестному знамению, а мелкая нечисть редко заглядывала в церковь на праздники, предпочитая похороны или поминальные службы. Сейчас Агата, оглядевшись, не увидела ни одного любопытного беса.