— Это твоя жена? — хрипло спросил Христос.

— Да. Ты ее знаешь?

— И ее убили? — не слыша вопроса, протянул тот.

— Да, да, ее убили… Ее и вторую девушку. Дашу Ларину.

— Значит, началось, — прошептал Христос.

— Что началось? — крикнул Андрей, хватая его заруку, чтобы не дать выйти. — Скажи мне! Пожалуйста…

Христос высвободил локоть из пальцев Андрея, взялся однойрукой за спинку кресла, второй за дверку, подтянулся, занес ногу, намереваясьвыпрыгнуть через верх… Но вдруг рухнул на сиденье и начал заваливаться влево…

Андрей подхватил его, попытался усадить прямо.Безрезультатно — Христос, безумно тяжелый, несмотря на худобу, падал и падал,наваливаясь на него…

— Христос, что с тобой? — испуганно спросилАндрей. — Тебе плохо, что ли?

В ответ тот что-то булькнул, а падать не перестал. Андреюпришлось раздвинуть кресло, чтобы он не подмял его под себя. Когда пространствастало больше, а опора в виде плеча Андрея исчезла, Христос рухнул на егоколени…

И тут стало ясно — что с ним. Вся худая кадыкастая шеяХриста была в крови. А посредине этого алого разрастающегося пятна зиялавыплевывающая из себя темную густую жидкость рана…

Андрей, оттолкнув умирающего, спрыгнул на пол, втиснувшисьмежду креслом и педалями. Христос тут же повалился на сиденья. Его ранаскрылась под упавшими на шею волосами, а вот глаза, не мигая, смотрели наАндрея. Они оказались не карими, а серыми. И не пустыми, а живыми и яркими. Ижил в них безумный страх перед смертью… Выходит, врал Христос — не таким он былбесстрашным! Но врал не Андрею, а самому себе…

— Потерпи, Христос, сейчас я тебя в больницуотвезу, — прошептал Андрей, которого от запаха крови сталоподташнивать. — Только ты потерпи, не умирай. Рано. Тебе еще надо с тезкойпомириться…

Осторожно приподнявшись, Андрей выглянул на шоссе. Машины,машины, машины, автобусы — все мчатся по ровному асфальту, не останавливаясь ине притормаживая. На обочине никого. За обочиной ни одной постройки, ни одногопышного куста, где можно спрятаться. Значит, киллер выстрелил из проходящеймимо машины. Опустил стекло, высунул дуло, прицелился издали, а когда его (их,скорее всего, их , поскольку за рулем должен был быть еще кто-то) машинапоравнялась с кабриолетом, спустил курок. Целился в висок, но так как Христосрезко поднялся, желая выпрыгнуть, пуля угодила в шею…

— Хы-ы… — прохрипел Христос. — Хы…зы…

Андрей обернулся на голос, посмотрел на Христа. Лицо егостало иссиня-бледным, в уголке рта появилась кровавая пена, а из глазулетучились страх и огонь, они умерли раньше, чем сам Христос…

— Хыа-за… — из последних сил прошептал тот. Новместо связных слов из его рта вылетела кровавая струя.

Андрей склонился над умирающим, приблизил ухо к его губам…

— Хазар, — услышал он.

Хазар! Неужели Христос сказал «Хазар»? Знакомое, до болизнакомое то ли имя, то ли прозвище высокого, сутулого человека с бритым черепоми узкими монгольскими глазами. Человека, которого Андрей видел лишь однажды, нозапомнил навсегда — и его внешность, и его то ли имя, то ли прозвище, —потому что он, этот человек, был как-то связан с Карой…

Он был связан с живой Карой, а теперь связан с мертвой…

…Если речь идет именно о том человеке. Если вообще речь идето человеке… Быть может, Хазар — это кличка любимого пекинеса Христа, любимоговолнистого попугайчика, любимого хомяка породы «джунгарик», короче, любимойдомашней твари, о которой некому будет заботиться после его смерти…

— Страшный человек этот… Хазар, — просипелХристос, выплевывая каждое слово вместе с кровавыми пузырями.

Когда словесно-кровавый ручей иссяк, Христос сглотнул изакрыл глаза. И все — больше ни звука: ни хрипа, ни всхлипа, ни выдоха… Тишина.Лишь спустя несколько секунд раздался тихий шлепок — это на кожаное сиденьекресла упала капсула с ядом, выкатившись из приоткрытого рта Христа.

В дешевой забегаловке на задворках Амстердама, куда Андрейзаглянул, чтобы согреться горячим кофе, было тепло и малолюдно. Из шестистоликов заняты были только два. За одним сидел неопрятный старикполусумасшедшего вида, он пил какую-то гадость из мутного стакана иразговаривал сам с собой; за вторым примостилась компания дешевых шлюшек,потасканных, не очень чистых и совсем не молодых — в забегаловках подобногоуровня полно такого сброда. Можно сказать, только он тут и ошивается. Приличнаяпублика в столь грязные, мрачные, прокуренные, пропахшие дешевым вином игорелыми яйцами заведения не заходит, поэтому появление Андрея в дорогойкожаной куртке, кашемировом шарфе, замшевых перчатках вызвало унемногочисленной публики и толстомясого бармена удивление вкупе с восторгом.«Девочки» тут же подобрались, приосанились, громче обычного захихикали, барменначал усиленно протирать стойку, будто только сейчас заметил на ней вонючиепивные лужи, ненормальный старик залпом допил свое пойло и пересел накрутящийся табурет, поближе к новому посетителю.

— Что желаете, мсье? — спросил бармен, с первоговзгляда определив в Андрее жителя Франции.

— Двойной кофе. Черный. И пятьдесят граммовконьяка. — Андрей с сомнением осмотрел батарею бутылок за спинойтолстяка. — Есть более-менее приличный?

— «Хеннесси».

— Давайте.

— Возьмите лучше абсент, мсье, — подал голосстарик. А когда Андрей повернул в его сторону голову, причмокнул и закатилглаза. — Тут самый лучший абсент в Амстердаме… Божественный!

Андрей заказал. Когда на стойке материализовался стакан с«божественным» напитком, старик, облизнув губы, уставился на него, словногипнотизируя. Наверное, надеялся силой взгляда загнать абсент себе в глотку.

— Берите, это вам, — Андрей подтолкнул стакан кскрюченным артритом пальцам старика. — Выпейте за мое здоровье… Только нездесь, а за своим столиком. Я хочу побыть один.

Старик хищно схватил стакан и удалился к себе в угол. Черезсекунду оттуда донесся его тихий, монотонный голос. Оказалось, он беседует не ссамим собой, а со своим «божественным» другом — абсентом.

— Ваш заказ, мсье, — проговорил бармен, поставивперед Андреем две емкости, одну с кофе, вторую с коньяком.

«Хеннесси» оказался поддельным, чего и следовало ожидать, авот кофе Андрею пришелся по вкусу: крепкий, горячий, чудно пахнущий. Онополовинил чашку за минуту, обжигаясь и согреваясь одновременно. Оставшеесякофе пил уже медленнее, смакуя. Когда на дне осталась только гуща, к немуподвалила одна из девиц, самая чистая и молодая, но все равно ужасная:размалеванная, худая, желтозубая, с висящими, как два сдутых мяча, грудями…

— Не хочешь развлечься, красавчик? — промурлыкалаона, выпустив ему в лицо струйку убойного дыма сигареты «Кэмэл». —Недорого беру…