– Как тебе это удалось? – потрогав бумагу с гербовыми печатями и водяными знаками, спросил Всеволод Аркадьевич. – Ты просто какой-то маг и волшебник, право.

– Ну, уж… – немного замялся Самсон Африканыч, хитро поглядывая поверх головы Долгорукова.

– А концессия-то настоящая? – взял из рук Севы документ Огонь-Догановский.

Африканыч сделал кислое лицо и промолчал. Дескать, вы, господа, меня крайне обижаете своим недоверием и ненужными измышлениями. А я-де человек честнейший и ни в чем таком никогда не замеченный, а потому ваши прозрачные намеки касательно моей личности и моих возможностей совершенно неуместны…

Огонь-Догановский хмыкнул. Сева с большим интересом посмотрел на Африканыча, но ничего не сказал. Бумага внушала доверие, а какая она – фальшивая или нет – не имело особого значения. Конечно, лучше бы она была настоящей. Но даже если концессия была липовой, то липовой все же наполовину, поскольку решение о предоставлении концессии на строительство железной дороги «Акционерному обществу Казанско-Рязанской железной дороги» имело место быть и являлось совершенно законным.

Оставалось семь дней.

Лука вместе с командой Долгорукова проживал в его особняке, занимая комнату на втором этаже. За три дня он если и не сделался полноправным членом «шайки», то все к нему попривыкли и уже не смущались его присутствием, когда разговаривали о «деле». Впрочем, таково было приказание Всеволода Аркадьевича.

– При Луке можно говорить все, – заявил он, когда вдруг так случилось, что соглядатая среди них не было. – Более того, – добавил Долгоруков, – при нем даже нужно все говорить, что касается нашего дела.

– А зачем? – задал резонный вопрос Ленчик.

– А это ты поймешь потом, – ответил ему Долгоруков. – Но, уверяю тебя, поймешь раньше других.

Ленчик пристально посмотрел на него и промолчал. Вопросов он больше не задавал…

– Ты что-то задумал? – спросил Севу Огонь-Догановский.

– Конечно, – хмыкнул Долгоруков.

– Но говорить об этом не хочешь, – без всякой вопросительной интонации произнес Алексей Васильевич.

– Пока не могу, – поправил его Сева.

– Стало быть, что-то серьезное…

Всеволод Аркадьевич кивнул и промолчал.

– И опасное, – добавил Огонь-Догановский.

Долгоруков снова промолчал, уже не кивая и глядя мимо Алексея Васильевича.

За первые три дня было сделано (кроме концессии) следующее.

Команда определилась, кого она будет подкупать, по какой цене и каким образом. Собственно, выбор имелся только из двух человек: начальника кредитного отдела Олега Потаповича Севастьянова и первого помощника управляющего банком Бурундукова (второй помощник выехал в собственное имение на вакацию и должен был вернуться только в середине августа), теперь титулярного советника. Конечно, ежели бы господин Бурундуков служил по государственному ведомству, то имел бы чин коллежского асессора, а возможно, и надворного советника, но пребывание в должностях частнособственнических предприятий не инициировало скорого повышения чинов. Что для господина первого помощника управляющего банком было равно личному оскорблению.

Сначала присмотрелись к начальнику кредитного отдела, сидевшего, как известно, ближе всех на деньгах – вернее, на их распределении. Олег Потапович Севастьянов оказался примерным семьянином и человеком твердых и неизменяемых убеждений и принципов. То бишь: брать взятки – это зло, казнокрадствовать – еще пущее зло, прелюбодействовать – греховно и неморально, а вот спасти утопающего, вытащить из пылающего дома слепенькую и хроменькую старушку, равно как подать нищему или убогому на церковной паперти по выходе из храма, – добро, которое непременно скажется на вердикте в Страшном суде. Севастьянов крепко и истово верил в Бога и делал все, чтобы на последнем судилище предстать перед Верховным Судией белым, чистым и непорочным, чтобы его душу без всяких проволочек определили в надлежащее место, зовущееся раем, и чтобы наконец-то он вкусил истинного блаженства, которого здесь, на Земле, ему никогда не видывать. Ибо здесь живут люди, а там ангелы.

Человек с такими качествами для команды Севы Долгорукова не подходил, и было решено попристальней присмотреться к господину первому помощнику управляющего Бурундукову, титулярному советнику.

Присмотрелись.

Бурундуков за последние пять-шесть лет отрастил внушительный живот и показался Севе и Африканычу ниже ростом, чем он был прежде. Шея практически заросла, а подбородок и щеки упирались в накрахмаленный воротничок сорочки, образуя толстые складки. Он больше стал походить на своего тотемного собрата бурундука, ибо, как говорили новейшие разработки ученых в сфере натуралистической социологии, наши имена и фамилии накладывают отпечаток на наш характер и даже на всю жизнь. Таким образом, человек с фамилией Медведев просто обязан был походить на медведя и любить мед, мужчина с именем Карп должен был хорошо плавать и, скорее всего, иметь хвост и чешую, а всем Лисиным надлежит быть хитрыми и иметь удлиненную форму лица и носа, сильно выдающегося вперед.

Еще господину Бурундукову было присуще весьма кислое выражение лица. Он явно был недоволен сложившейся жизнью служащего средней руки и желал себе большего. По его мнению, рожден он был для больших дел, чтобы управлять большим количеством людей и значительными финансами. Однако в Небесной канцелярии произошло некое досадное недоразумение, и он получил во владение какую-то другую жизнь, более худшую и назначенную совершенно не для него. Но лучшего места, равно как и лучшей жизни, никто ему не предлагал, а скакать с места на место, изыскивая, где потеплее да прибыльнее, было уже не с руки. Ибо сорок два года – не тот возраст, когда надлежит что-то круто менять.

И что тогда остается?

Деньги, господа! Только денежки могли в значительной степени компенсировать неудовольствия господина Бурундукова жизнью и сложившейся карьерой. Деньги распрямили бы его плечи. Задрали бы подбородок кверху. Вызвали бы блеск в его глазах. Одели бы его с иголочки. Заставили бы обращать на него внимание привлекательных женщин, которые сейчас даже не посмотрят в его сторону. Вызвали бы уважение к нему приятелей. Ведь деньги лучше карьеры. Ибо карьера – только власть, а деньги – и карьера, и власть.

– Этот господин нам подходит, – после недолгого раздумья заключил Всеволод Аркадьевич, собрав все мнения членов своей команды относительно господина Бурундукова. – Теперь его надлежит как следует обработать…

– И кто этим займется? – поинтересовался Огонь-Догановский. – Хочешь, это сделаю я?

– Не хочу, – ответил Сева. – Ты директор торгово-закупочной фирмы «Гольденмахер и компания» и никакого прямого касательства к «Акционерному обществу Казанско-Рязанской железной дороги» иметь не должен. Вернее, к его директорам, то есть к нам.

– Понимаю, – кивнул головой Алексей Васильевич.

– Этим займешься ты, – Долгоруков посмотрел на Африканыча, – ты, – глянул он на Давыдовского, – а еще ты, – и перевел взор на Ленчика. – И я. Все мы займемся этим. Ведь мы – Совет директоров крупнейшего акционерного предприятия Поволжского региона. Вместе мы лучше обработаем Бурундукова. И намертво повяжем его. Одно дело обещать что-либо одному человеку, и совершенно другое – нескольким. Давление больше, и отвертеться будет сложнее.