атмосферы, которой мы дышим, сквозь которую мы смотрим. Он искажает объекты, придает им чужеродный облик, утрирует образ непонятного другого, слушать и понимать которого нам неинтересно. Обычным идеологическим принципом образа врага является отсутствие у него собственной природы, мотивации, психологии.

В голливудских фильмах настоящий, пугающий враг - это обычно ксеноморф (космические жуки в «Звездном десанте» Верхувена, Чужой в одноименной тетралогии). Наглядная чужеродность, инаковость, непознаваемость репрезентируют базовую позицию ксенофобской идеологии: «Враг - это тот, чью историю ты слушать

115

не обязан» .

Постнеонацизм как модернизированный ур-фашизм уже не так груб и безобразен, он может казаться модным и «крутым». Элементы нацистской картины мира освоены и облагорожены современной массовой культурой. Например, Жан -Люк Годар говорит, что в кинематографе нижний ракурс (зрительно увеличивающий героя, ставящий его на уровень облаков) - это фашистский ракурс. Поэтому таким приемом снимают политических манипуляторов или бездумных героев боевика.

Визуальные и речевые мемы нацистской идеологии быстро реплицируются в подходящем социальном климате, и никакая цензура их не останавливает. Сегодня в сети можно найти множество сайтов с текстами немецких и итальянских нацистов. «Русский нацист» Иван Ильин - любимый философ Владимира Путина. Возрождение ультра-правых партий в европейских парламентах - давно свершившийся факт.

В документальном фильме Эрика Гандини «Видеократия» (Videocracy, 2009) в одном из эпизодов мы видим «делателя королей» итальянской телеиндустрии, который признается в любви к Муссолини и демонстрирует на своем мобильном телефоне ролик с нацистским военным гимном. Главный герой фильма - мультимиллиардер Сильвио Берлускони, телемагнат и четырежды председатель Совета министров Италии - типичный «национальный лидер», «вождь народа» и «твердая рука». Словом, узнаваемое означающее для соскучившейся по сильной власти публики.

Кадр из фильма «Видеократия» режиссера Эрика Гандини (Videocracy, 2009, Швеция, Дания, Великобритания, Финляндия)

Итак, неонацизм - это атмосферное явление: респектабельное (для принятых в элиту) и банальное (для пушечного мяса господствующей идеологии). Оно переносится во все стороны света средствами массовой информации и коммуникации, интернетом и социальными сетями. Бациллы фашизма активизируются в условиях культурного иммунодефицита, экономического неравенства, интеллектуальной ограниченности. Блокировать эти идеологические мемы невозможно, дело в большей или меньшей восприимчивости к инфекции.

В «Обыкновенном фашизме» мы имеем дело именно с таким ур-фашизмом, но механизм переноса и заражения не проясняется. В

фильме Михаила Ромма происходит идеологизация идеологии -сведение проблемы к механизмам политической пропаганды. Как любой нарратор, автор вкладывает в произведение идеологический довесок. Очевидно, что в позиции режиссера сказывается ценностная система классического советского интеллигента, «шестидесятника», в меру либерала, в меру космополита... В итоге речь идет о феномене тоталитаризма вообще, социальном расизме, ненависти к инакомыслию.

Между тем «Обыкновенный фашизм» - это действительно шедевр документального кино и толковое исследование универсального семиозиса идеологии. Вот только для конкретного анализа конкретной идеологии этого маловато. Методика и материал Ромма задают герменевтический круг, в котором зритель всегда вернется к трем соснам: классический нацизм, неонацизм, тоталитаризм.

Но стоит сменить исследовательскую оптику, и объект предстанет в новом виде. Что если знаковая эклектика проявляется в одном лишь социальном регистре, где ей самое место - в регистре Воображаемого? Проецируя лакановскую топику Реальное-Воображаемое-Символическое на социальное бытие, получаем три уровня действия идеологии (в частности, фашизма).

Реальное

с

В регистре Воображаемого социальная жизнь выражается в отдельных пленяющих и пугающих образах, картинках, кадрах - в визуальных воплощениях общественного порядка. Используя известную философему, сравню это с внешней стороной домино. Ее рисунок может сливаться, но исходной закономерности цепочки знаков, логики игры он не объясняет. Идентификация с Воображаемым идеологии - это равнение на фигуру «маленького другого»: лидера, вождя, иконы стиля... Здесь многим правит случай - как актерские данные политика, его физиономические и анатомические характеристики. «Говорящая модель президента» как называет Рейгана режиссер Майкл Мур - это «частичный автономный объект» идеологического Воображаемого. Модная «звезда» с глянцевой обложки - тоже «маленький другой».

В регистре Символического - не визуально, а умственно видимом - мы оказываемся, когда понимаем правила социальной игры: принципы стратификации, коды деловых и дружеских коммуникаций, модели символического обмена. Внутренняя сторона домино, управляющая движением означающих, задает логику общественной иерархии, направляет карьерный рост, создает «прибавочный смысл» наших действий. Идеологическая идентификация включается через сближение субъекта и закона. С точки зрения администраторов власти (чиновники, полицейские, судьи и т.п.) «государство - это мы». Статья 319 УК РФ «Оскорбление представителя власти» и полемика вокруг ее новой редакции показывают, что такая идентификация является вещью принципиальной.

Наконец, на уровне Реального социальное бытие структурируется вокруг глубинного и спрятанного источника власти. И этот сердечник не следует путать с декларацией 3-й главы Конституции РФ: «единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». Реальное власти вообще не вербализуется регистром Символического, не отображается в слайдах Воображаемого. Это ни та, ни другая сторона домино, а, допустим, непостижимые мотивы игрока (вдруг в его действиях вообще нет логики или намерения победить?).

Философские «почему?» здесь не более продуктивны, чем в вопросах о происхождении Вселенной. Как кантовская вещь-в-себе, Реальное недоступно, хотя оно постоянно аффицирует -воздействует на уровни социального устройства. Как фрейдовское бессознательное, Реальное прорывается наружу, через компромиссы с регистрами Символического и Воображаемого. В случае с отдельным субъектом Реальное, как говорит Жижек, - это исходное травмирующее противоречие, не только направляющее наши безотчетные действия, но и создающее искривленную картину мира, прозрачный колпак, надвинутый на наши глаза:

Реальное как травмирующий антагонизм является своего рода объективным фактором самой субъективизации; именно объект несет ответственность за провал каждой нейтрально-объективной репрезентации, именно объект делает взгляд или подход субъекта «патологическим», предвзятым, «смотрящим искоса». На уровне взгляда Реальное является не столько невидимым Запредельным, ускользающим от нашего взгляда, который способен воспринимать лишь обманчивую видимость, сколько той самой тенью, тем самым пятном, нарушающим и затуманивающим наше «прямое» видение реальности, - пятном, которое «сдвигает» наше прямое видение на воспринимаемый объект.62

Как социальная первотравма Реальное подвергается мощному вытеснению. Это напоминает распространенный хоррор-сюжет о локациях социального зла - маленьких городках, населенных

, 117

потомками участников общего исторического преступления.

Истории о первоначальном происхождении власти - приходе варягов, голосе с небес или волшебном успехе основателя финансовой империи - интересны только как продукты самообмана, компромиссы с Воображаемым. Отсюда и решение кантовского эпистемологического узла: непознаваемое мы

оставим Реальному-в-себе, но зато сосредоточимся на анализе

Реального Символического и Реального Воображаемого как узлов лакановского «барромеева узла». Это вулканические выходы Реального на поверхность - там, где травма