Подшитый конверт. В нем две прижизненные фотографии. Мальчик и девочка – совсем еще крохи. На другой постарше – белокурые и веселые. Мальчик Сережа толстенький, в курточке, девочка Наташа с тугими косичками и в джинсовом комбинезоне. Крепко держит брата за руку на фоне старого деревенского дома – этакая подмосковная избушка в три окна и чердак в кружеве деревянной резьбы.

И здесь избушка-зимовье во мраке лесном…

– Экспертиза обнаружила на руках детей и слизистой ротовой полости следы черничного сока, – читал Гущин.

Он на миг закрыл глаза.

– Тут еще одна экспертиза, – Катя указала на следующий лист. – Представленные на исследования женские волосы… Образцы… следы крови… По данным биологического исследования, кровь не принадлежит человеку, а принадлежит животным. Два вида обнаружено в представленных для исследования образцах волос – свежая кровь и свернувшаяся, большой давности. А это что еще такое, Федор Матвеевич?

Гущин открыл протоколы допросов. Катя подвинулась к нему.

Допрос некой Ангелины Мокшиной. Очень короткий. «Мы с подругами приехали на Истру отдыхать. Да, поставили палатку в лесу. Да, у нас был костер. Мы привезли с собой мясо. Что-то вроде пикника. Почему на ночь глядя? А мы так проводим время. Я не понимаю ваших вопросов… Ночь – это неплохое время, особенно летом. Ни к какому Затону мы не ходили. Я не знаю, о чем вы спрашиваете».

– А вот допрос Виктории Первомайской-Кулаковой, Федор Матвеевич! Смотрите, что она говорит: «Приехала с подругами на речку. Машину оставили… там стоянка… Это сестра Горгона знает место, я… что вы у меня спрашиваете? Я не ориентируюсь там, это сестра Горгона. Мы собирались там ночевать. Да, мы пили спиртное в ту ночь. Мы никуда не ходили. Я не помню… нет, может, куда-то мы и ходили… мы ходили, купались, плавали, переплыли речку, потом вернулись. Я не слышала никаких криков. Мы там были втроем. Мясо? Да, привезли с собой мясо. Надо же что-то есть. Да, и свинину тоже. Вы задаете странные вопросы, я не понимаю, о чем вы».

Третьим шел допрос некой Лидии Гобзевой. «Мы приехали в девять вечера. Машина? Это ее родителей, она водила – сестра Горгона… то есть Ангелина. Нет, я не была за рулем. Мясо? Это с рынка. Мы накануне купили в Выхино. Странный вопрос, для чего мясо – есть, конечно. Кролики? Ну, живые же лучше, чем… Да, мы купили на рынке трех живых кроликов. Да, мы собирались их там есть. И ели во время пикника. Свежее парное мясо. Я не понимаю, о чем вы спрашиваете? Кокаин? Я не принимаю наркотики. А при чем тут результаты экспертизы? Да плевать я хотела, что они там установили, ваши эксперты. Я с наркотой завязала, я… Я не стану на этот вопрос отвечать. Мы не ходили ни к какому Затону. Я не знаю, где это. Да, они купались в реке, плавали. Да, ночью. А что, нельзя? Вода была как парное молоко. Больше я ничего не помню».

– Это подруги Виктории, – сказал Гущин. – Лидия Гобзева и Ангелина Мокшина.

– А почему тогда сестра Горгона? – спросила Катя.

Гущин открыл новую страницу – еще одно заключение экспертизы. На этот раз наркология.

– В крови всех трех женщин – Гобзевой, Мокшиной и Первомайской-Кулаковой – обнаружена высокая концентрация синтетических наркотических веществ, – Гущин начал перечислять названия. – Это все психотропные лекарственные препараты. Таблеток наглотались до одури. Кроме того, еще и кокаин. Поэтому и первые показания их такие несуразные.

Рапорт сотрудника Истринского ОВД, обнаружившего палатку и кострище.

Рапорты сотрудников, участвовавших в подъеме тел детей из воды Затона.

Повторные допросы Ангелины Мокшиной, Виктории Первомайской-Кулаковой и Лидии Гобзевой.

Катя читала внимательно.

– Словно под копирку, Федор Матвеевич, – сказала она. – В одних и тех же выражениях очень скупо рассказывают. Словно они сговорились держаться вот таких показаний. Приехали на пикник на Истру на машине Мокшиной. Поставили палатку. Опять про мясо… где покупали… Снова про каких-то живых кроликов… Употребление наркотиков все три горячо отрицают, но тут вот Виктория… смотрите: «Я принимала свои таблетки, которые мне прописал врач. Поликлиника Литфонда, я там наблюдаюсь, как и моя мама, писательница Клавдия Первомайская». И опять она говорит: «Сестра Изида… то есть Лида, принимала свои лекарства. Мы пили лекарства. Мы не употребляли «колеса». И опять все три как в один голос: купались, пили алкоголь, а что, нельзя? Купались, плавали в реке. Где это место – Затон, не знают. Не ходили к мосткам. Не знают, что вообще есть там на берегу какие-то мостки. Насчет деревни Затон… проезжали, но не заехали. Поехали прямо на стоянку и в лес.

– Вот наконец и про детей, – Гущин ткнул в текст. – Это Ангелина Мокшина. «Мы не видели никаких детей на берегу. Не понимаю, о чем вы спрашиваете. Нет, мы все время находились на месте нашего пикника, да, ходили на берег плавать. Дерево? А, ну да, я вспомнила… Там такое дерево живописное. Знак? Какой знак? Я ничего об этом не знаю. Мало ли кто там чего на коре вырезал. Там же место популярное. Там же что-то вроде тарзанки – качелей над водой. Мы купались, ныряли. Там медленное течение. Река как бутылочное горлышко в этом месте. Ни к какому Затону мы не ходили. Потом, на рассвете, мы уснули. Нас разбудили ваши патрульные. Это они вели себя неадекватно, а не мы!»

Больше в деле не было никаких допросов.

Все словно оборвалось.

Последним шло постановление о приостановлении уголовного дела. Копии следственных поручений следователя прокуратуры сотрудникам уголовного розыска Истринского ОВД.

К внутренней стороне обложки был приклеен еще один плотный конверт. Гущин открыл его. Там были три фотографии, сделанные фотоаппаратом «Поляроид».

В отличие от черно-белых фотографий полиции, эти были цветные.

Катя рассматривала их с замиранием сердца.

Луч света – скорее всего карманный фонарь – направлен из темноты, чтобы выделить то, что фотографируют.

Огромное толстое старое дерево с узловатыми корнями, растущее на обрывистом косогоре, раскидистое, с расщепленным стволом, по форме своей напоминающее гигантский камертон. Кажется, липа, но, может, и старый ясень.

Косогор над темной речной водой. А к верхним ветвям дерева привязан толстый канат. И на нем, как на качелях, обнаженная гибкая молодая женщина с распущенными густыми темными волосами. Снимок сделан в тот момент, когда она отпустила веревку этих странных качелей, протягивая обе руки, словно в мольбе или экстазе, к ущербной луне, приклеенной к темным небесам над деревом и черной речной водой.

Второй поляроидный снимок запечатлел в круге света от карманного фонаря вырезанный на коре дерева крупный знак – ромб, а внутри него глаз-око. И все это перечеркнуто опрокинутым крестом с двумя перекладинами.

Третий поляроидный снимок изображал вообще нечто несусветное.

Абсолютно голая женщина на фоне костра – худая, измазанная кровью, с детским игрушечным барабаном, висящим на шее, в который она самозабвенно лупила деревянными прутьями. Лица не различить, потому что голову ее целиком, словно чудовищная невообразимая маска, закрывала отрубленная свиная голова. Та самая, которая была сфотографирована экспертами-криминалистами насаженной на кол.