заключалось в следующем: благодаря ему в карьере Микеланджело случился головокружительный взлет: он отправился в Рим.

* * *

Первое дошедшее до нас письмо из огромной корреспонденции Микеланджело было отослано именно из Рима 2 июля 1496 года. Оно предназначалось Лоренцо ди Пьерфранческо, но было адресовано Сандро Боттичелли, возможно, для того, чтобы художник передал послание Лоренцо, где бы тот ни находился. Оно начинается сообщением о том, что «мы» – вероятно, Микеланджело, Якопо Галли и слуги последнего – «благополучно прибыли» в Рим в прошлую субботу, 25 июня[274].

С точки зрения флорентийцев XV века, Рим, подобно Болонье, находился в другой стране. Римляне были чужестранцами, их язык, история и обычаи отличались от флорентийских. В 1496 году Флоренция была густонаселенным небольшим городом эпохи позднего Средневековья, где постепенно уже формировались капитализм, крупные финансовые институты и зачатки демократической политики, то есть неотъемлемые черты современной жизни. Напротив, в Риме наблюдалось скорее подобие регресса. На протяжении столетий он был центром западной цивилизации, ее форпостом во всех отношениях. Затем он был завоеван и разграблен варварами: последовал упадок, население стало покидать город, и в результате в конце XV века жителей в нем насчитывалось значительно меньше, чем в IV[275].

Город, который предстал Микеланджело, ютился среди останков античной метрополии. Средневековые римляне колонизировали развалины древнего города, словно морские твари – затонувший корабль. Амфитеатры и храмы были превращены в укрепленные твердыни; памятники имперской столицы разбирали на камень для новых построек. Целый квартал занимался тем, что пережигал мрамор классической эпохи, в том числе и скульптуры, для получения извести, фигурально выражаясь, неуклонно стирая былую славу Рима в порошок.

Когда Микеланджело впервые увидел Рим, городской центр был зажат в излучине Тибра, вокруг Кампо деи Фьори и Пьяцца Навона, а другие оживленные районы города помещались на противоположном берегу реки, вокруг Ватикана, замка Святого Ангела и Трастевере. Остальная часть города, окруженная стенами классической эпохи, больше напоминала сельскую местность с редкими лачугами и носила название disabitato – «необитаемая местность».

Если Флоренция получала доходы от банковских операций и торговли, то Рим находился под властью таких феодальных аристократических кланов, как Орсини и Колонна. Указанные знатные семейства, подобно остальным гражданам, включая немалое число куртизанок, паразитировали на главном городском бизнесе, то есть религии.

Как место паломничества Рим уступал в христианском мире одному лишь Иерусалиму. Кроме того, в нем находилась резиденция пап, которые притязали на духовное и, пусть втайне, на политическое господство над христианской Европой, хотя последнее и оспаривали многочисленные светские властители. Поэтому, особенно среди интеллектуалов, так или иначе связанных с папским правительством, издавна было распространено непоколебимое убеждение, что Рим, даже лежащий в руинах и обезлюдевший, по-прежнему остается caput mundi, столицей мира.

Стоило папскому двору покинуть Рим (например, в 1309–1378 годах, когда семь пап подряд правили из Авиньона), как он превращался в жалкий провинциальный город. Хаос царил еще какое-то время после возвращения папы из Авиньона, а за хаосом последовал церковный раскол, который достиг апогея, когда трое соперничающих понтификов стали оспаривать друг у друга престол святого Петра. Однако к девяностым годам XV века город стал заметно оживать. Появились новые здания. Папа Сикст IV проложил дороги и построил первый за несколько веков мост через Тибр, Понте Систо. Постепенно жители начинали ценить наследие Древнего Рима, в том числе изобразительное искусство, и мечтали вернуть городу былую славу, возродив папский Рим в стиле цезарей.

Первое, что сделал Микеланджело по прибытии, – это навестил своего могущественного нового потенциального патрона, кардинала Риарио, и передал ему рекомендательные письма от Лоренцо ди Пьерфранческо. Риарио отреагировал на появление этого молодого человека, который высек из мрамора прекрасную скульптуру, попутно едва не обманув его лично, поручив ему проинспектировать собственную коллекции древностей. Или, как выразился Микеланджело, он «пожелал, чтобы я немедленно осмотрел кое-какие фигуры»[276].

К девяностым годам XV века кардинал собрал одну из наиболее впечатляющих коллекций древностей в Риме, а значит, и во всем мире. Два произведения, которые совершенно точно находились в то время в его собрании, а потому их наверняка осматривал Микеланджело, – это грандиозные, более человеческого роста, статуи античных богинь. Одна, колоссальная фигура музы Мельпомены, ныне экспонируется в Лувре; другая, столь же величественная Юнона, сегодня украшает Зал Ротонда в одном из музеев Ватикана. Впервые Микеланджело узрел все великолепие классического искусства, воплощенного именно в том материале и теми выразительными средствами, которые он избрал для себя, – то есть мраморной скульптуры. Микеланджело был столь поглощен созерцанием античных произведений, что провел в коллекции Риарио целый день[277].

На следующий день, 26 июня, кардинал вновь послал за ним, на сей раз призывая его в свой «новый дом», огромный дворец, который возводили по его заказу возле Кампо деи Фьори и который впоследствии по своему более позднему владельцу, папскому вице-канцлеру, получил название палаццо делла Канчеллерия. Строительство этого здания, одного из наиболее грандиозных римских сооружений XV века, быстро близилось к завершению.[278]

Для начала кардинал пожелал узнать мнение Микеланджело о своей коллекции. Возможно, Риарио хотел услышать, что думает о ней приближенный Лоренцо Великолепного, но тотчас же стало понятно, что еще он хотел, чтобы Микеланджело пополнил ее: «Далее, кардинал спросил меня, возьмусь ли я создать нечто прекрасное. Я ему ответил, что таких великих вещей мне не создать, но что он сам увидит, на что я способен»[279].

О заказе договорились быстро. Микеланджело заключил свое письмо кратким заявлением: «Мы купили глыбу мрамора для фигуры в натуральную величину, и в понедельник я начну работать»[280]. Кто подразумевается под местоимением «мы», не уточняется, но наверняка это не художник и кардинал, а те же «мы», что вместе явились в Рим, то есть Микеланджело и Якопо Галли. Со временем Галли станет для Микеланджело куда более преданным, проницательным и чутким меценатом и другом, чем кардинал Риарио.

Якопо Галли (ок. 1460–1505) был не столь богат, как Риарио, состояние которого можно сравнить с доходами современного олигарха или миллиардера, управляющего хедж-фондом, но занимал в Риме на исходе XV века весьма прочное положение. Основу семейного состояния заложил его отец Джулиано (1436–1488), подобно Медичи, коммерсант и банкир.

Следующие несколько лет Галли выступал советником молодого художника, едва ли не «арт-дилером». А еще он стал для Микеланджело гостеприимным хозяином: следующие несколько лет тот обитал на его вилле. Галли жили в районе Рима, известном как Рионе Парионе, неподалеку от рынка Кампо деи Фьори. Рядом с постепенно растущим гигантским зданием нового дворца кардинала Риарио находилась isola