У нее голубые глаза – прозрачные, как камни, удивительные. Он большой по сравнению с ней, грубоватый и жесткий. Жестче раз в триста. И она непостижимым образом обожала в нем все.

– Что ты делаешь? Что из этого будет?

– Рукоять для ножа. Резная.

Да, он давно не занимался «карвингом», резьбой по дереву, но был уверен – все получится. И времени достаточно.

У нее пальцы тонкие, ладони мягкие, нежные. У него руки заточены под оружие. Но сейчас она провела по его пальцам своими с такой любовью, что Рен замер. Он научился ловить эти волны, бегущие по телу от прикосновений, наслаждаться ими, как прибоем. Она же опустилась на корточки, коснулась его щеки, заглянула в глаза, и Декстер опять подумал, что обожание – вещь ощутимая. Её. И его тоже.

– А лезвие? – спросила Элли.

– Про лезвие пока не знаю. Куплю обычное, … наверное. Вставлю.

По металлу он не умел.

– Обычное для красивой рукояти не подойдет. – Элли задумалась, после просветлела – разгладилась морщинка меж бровей. – Я знаю, кто может тебе с этим помочь…

– Кто?

– Райна!

Райна? Райна Канн? Да, он хорошо ее помнил еще со времен Магии, хоть общались они тет-а-тет не часто. И ведь действительно, Райна – отличный ювелир. Инкрустация, гравировка – это её. А идея-то неплоха.

Рен хмыкнул.

– У тебя есть ее телефон?

Телефон он найдет в одно мгновение. Чей угодно. Рен улыбнулся краешками губ.

– Есть.

У него есть все, что нужно в этой жизни. Этот дом, это кресло, эта жизнь. У него есть она.

* * *

Бернарда

Вечер выдался именно таким, каким он был мне нужен, – тихим. Совершенно. Клэр гостила у Антонио: они вместе изобретали нечто сложное под названием «Миллион оттенков». Кажется, относилось это к уникальному и многослойному по вкусовым качествам десерту.

Смешарики отсутствовали. В последнее время они опять изучали далекие временные коридоры – я в подробности не вдавалась. Понимала, однако, что Фуриям тоже нужны развлечения. А сложным созданиям и развлечения нужны сложные. В подвал, где у меховых шаров находилась собственная вотчина, я даже не спускалась: оттуда можно было провалиться в какую-нибудь космическую дыру. А может, я надумывала. Просто мне пока хватало приключений, чтобы не пробовать вляпываться в новые. Вот когда закончится история с Матвеевной…

В моих руках куколка – фигурка на шаре. Я держала ее в ладонях, представляя сверкающей. С рабочими шестеренками внутри. Новый материал, из которого изготовлены восторженное лицо и одежда, чистые сапожки, блестящие хвостики, – это будет шаг номер один.

На диване спал Михайло. У него время от времени подергивались во сне лапа и усы: коту что-то снилось.

Фигурка новая. Только отлитая. Материалы еще не испытали воздействие временем.

Я открою пальцы, а она сияет, словно только что вышла из-под пальцев мастера. И заведет механизмы ключ…

В моем сознании пока пересекались две ее версии – старая и новая. Одна тусклая, с потертостями, вторая – удивительно светлая, свежая. Версии пока спорили между собой. Я старалась сместиться туда, где держу в руках нужный вариант.

И потому тишина. Полное сосредоточение.

Старый вариант расформировать, а также расформировать свою память о нем. Я изначально купила сияющую версию у продавца, ее сотворили день назад…

Наверное, это был длинный путь, и какой-нибудь Комиссионер типа Джона надо мной посмеялся бы, умея все сделать быстрее и проще. Наверное, Фуриям были подвластны мгновенные изменения тоже. Но я желала идти своим путем, даже если длинным.

В руках новая… Она всегда была новой, всегда. Я разожму пальцы, а она блестящая. Потому что так было всегда, во всех вариантах…

Может, я постепенно впала бы в медитацию, но тишина нарушилась вибрацией сотового. Звонил Дэйн. Я не стала отбивать звонок: иногда в практиках хороши и перерывы.

– Да, алло…

Он рассказывал долго, с подробностями. Про «хлыща-дрища», который таки выяснил подробности его кошмаров, про то, как утром нащупал его тощую грудь. Про просьбу вернуть пуговицу законным владельцам. Ругался, что «жидкие пальцы бы им выкрутить, чтобы Капсуларами не разбрасывались…»

– А мы были сегодня там с Джоном… – Сообщила я спустя минуту.

– Где?

– У Матвеевны. Джон ее вернул, вытащил из этого странного пространства.

– И… как она?

Он беспокоился за неё, Дэйн. И просто так, и потому что сам был косвенно причастен к её злоключениям.

– Нормально. Спит. Сиблинг будет работать с ее памятью, что-то в ней менять, подкручивать. Чтобы без эксцессов при пробуждении.

Эльконто помолчал.

– Это он умеет.

«Хорошо, – слышалось между строк на том конце. – Хорошо, что все налаживается, что не закончилось черт знает чем…»

– Капсулар он, кстати, забрал из ее пальцев. Положил себе в карман.

– Ты ему скажи, это, чтобы отдал дрищу Лолли. Ну, если Дрейк разрешит. Поговори. А то ведь не отстанут, окаянные….

– Я поговорю. Через час, может, два.

– Ага, спасибо. И, слушай, еще хотел спросить…

Он умолк на мгновение.

– Спрашивай.

Проснулся Миша, сделал потягушки задними лапами и стал похож на мохнатую белую курицу. После свернулся снова и почему-то затарахтел.

– У Дрейка в машине есть магнитола?

Я задумалась.

– Какая-то есть.

– Если я закажу ему отличную, ручной работы… Звук – это ведь важно…

Сам Дэйн был известен громко звучащей из своего джипа музыкой, так как хороший мощный звук любил он сам. Обязательно чистый, прорисованный на всех частотах.

– Хорошая идея, как думаешь? – ответить я не успела, он уже продолжил. – Мы туда даже кассету вставим раритетную, запишем на нее с Ани песню. Уже договорились. Мы те еще певцы, конечно, но постараемся.

– Песня – это отлично, – призналась я честно. А то ведь крутились мысли о том, чтобы кто-нибудь спел. – Да и магнитолу Дрейк оценит.

Скорее, сам жест. Как и во всех наших подарках, какими бы они ни были.

– Отлично. Ты сама-то чего делаешь?

– Я?

Вечерний полумрак в комнате. С картины выпал очередной осенний листок; тюль на окнах. Я разжала ладони и посмотрела на совершенно новые сияющий шарик планеты и девочку. Получилось – внутри разлилась тихая радость. Не важно, кто из нас сместился – я, мой мир или же мир этого предмета. Главное, что все получилось.

– Ничего, – шепнула счастливо. – Ничего… особенного.