– Вафли любишь? – спросил после паузы.

Беннет снял и зачем-то протер очки. А после кивнул.

– Портки только надень, – бросил Дэйн, прежде чем выйти из спальни.

Его смущало все – чужая кухня, пристальный, хоть и доброжелательный взгляд Ани, нюхающий коленку Барт… Беннет в реальном мире был скованным малым, неуклюжим, крайне сдержанным. Вафлю он резал ножом и вилкой так, будто отмерял углы в геометрической задаче, руку за сиропом протянуть не решился. И Дэйн боролся с желанием плюхнуть ему этого самого сиропа столько, чтобы десерт поплыл в тарелке. А после добавить гору взбитых сливок. Наверное, Лолли бы подобный подход не оценил.

Сам Эльконто уплетал уже вторую порцию и чувствовал, что осилит третью.

– Слушай, – не удержался он, когда тишина стала тяготить, – а как ты это делаешь? Как ты общаешься… с газообразными?

Лолли вытер губы салфеткой. Этикету он, что ли, в перерывах между сновидениями обучался?

– В снах… не важно. – Прочистил горло Беннет. – Не важна структура, важно… почувствовать. Ощутить любую сущность и ее намерения.

– А язык?

– Языка не существует. Ощущения. Энергия в чистом виде.

– Кто тебя этому учил?

Лолли умолк, и Дэйн опять задался вопросом, на какой минус у него очки? Может, его к Стиву?

– Сам.

Ани вежливо наблюдала за ходом беседы, не вмешивалась.

– Ну, а как ты становишься Стражем? Или, как его там, Воином этим?

– Это просто изъявленная в виде воли решимость.

«То есть здесь ты дрищ, а там ты гигант с мускулами?» – эта фраза вслух, понятное дело, не прозвучала. Хотя во сне Дэйн не видел мускулы, он действительно большеощущалтого, кто рядом. Сейчас не смог бы его даже толком описать. Но то был некто очень грозный.

– Это ж какую решимость нужно ощущать, чтобы запугать чужую расу?

Беннет моргнул.

– Я думал, вас не интересуют детали.

– Не все. Но иногда – да.

Лолли помолчал. После прояснил:

– Нужна… наглость.

И Дэйн почему-то расхохотался.

– Наглость?!

Широко улыбнулась и Ани, впервые присоединилась к беседе:

– А чему ты удивляешься? Человек же решился спать с тобой?

– А для того, чтобы спать со мной, нужна наглость? Я думал, кое-что другое…

Прыснула в кулак Ани-Ра, почему-то подавился Лолли. Случайно, закашлявшись, скинул со стола на пол отрезанный кусок вафли. Расценив это жестом дружбы, вильнул хвостом Барт.

* * *

Земля

Бернарда

Вот как они работали, представители Комиссии (совсем не как Дварт, двигающий пространство визуально), – просто сидели в кресле с закрытыми глазами. Точнее, сидел в кресле гостиной Матвеевны один Джон – я наблюдала за ним с дивана. Сидел, сложив расслабленные руки на подлокотники, вот уже двадцать две минуты, и я не решалась нарушить тишину ни движением, ни голосом, ни шорохом.

Он ведь не просто там сидел – он что-то делал. И если бы я спросила его о конкретике, то, вероятно, Сиблинг посмотрел бы на меня неопределенно – мол, как можно объяснить муравью строение атома? Он, конечно, не выказал бы при этом неуважения и даже не попытался бы меня подобным ответом унизить. Просто констатировал бы факт.

А если бы мне повезло, он ответил бы что-то наподобие: «Прямо сейчас я вычленяю Матвеевну из сложной частотной структуры, которая находится в диссонансе с текущим временем этого мира. Нейтрализую волновое действие «пуговицы», стараюсь сделать это аккуратно, чтобы не повредились человеческие составляющие, в том числе стабильность сознания и память». Ну, как-то так…

Я не заметила, что, думая об этом, прикрыла глаза. А когда открыла их, Сиблинг с любопытством смотрел на меня. А спустя пару секунд кивнул:

– Примерно.

Он все это время читал мои мысли? Я опять открытая книга?

Накатило смущение. Я прочистила горло, но добавить вслух ничего не решилась – иногда неплохо побыть и муравьем. До строения атома когда-нибудь дорасту.

Когда молчать стало неприлично, я поинтересовалась:

– И…как идет… процесс?

– Уже прошел, – ответили мне из кресла, – я отдыхаю. Матвеевна тоже. В своей спальне.

Как? Уже? Пока я предавалась философии, Джон состыковал два пространства, перенес из одного в другое физический объект? Или же сдвинул нас туда, где этот объект уже перенесен? Черт, Дрейковы уроки заплели мне весь мозг.

Сиблинг расслаблен и совершенно спокоен. Он даже пальцем не шевельнул. Ни тебе дискомфортных ощущений, ни натужного труда.

Ну да, не зря ведь он заместитель Дрейка. Это о многом говорит. И хорошо, что этим утром он нашел на меня время.

– Можно… я к ней?

– Да. Но она спит.

Мы стояли у кровати, и бабушкина соседка – живая и здоровая – действительно спала на постели. Укрытая легким покрывалом. Напряженная, как мне показалось, оцепеневшая.

– Почему она… такая?

– Нервная структура чуть повреждена. Восстановится.

Сиблинг отвечал тихо, на Матвеевну смотрел внимательно, и мне опять померещилось, что видит он не человеческое тело, а некие внутренние процессы. Мышцы, вены, пульс, ток крови. Все в системах, таблицах и графиках.

Кровать старая, спинка металлическая, округлая. Сейчас таких кроватей с пружинной сеткой и не найти. На шкафу декоративный цветок – искусственный и яркий, как аргентинский попугай.

– Когда она проснется?

– Не раньше, чем через несколько дней. – Джон стоял у стены. – Мне нужно хорошо изучить ее память, все то, что в ней уже есть. Добавить то, чего нет. Вплести в воспоминания новую структуру. О падении, которое несколько дней назад случилось на улице, о вывихнутом бедре, о поездке на скорой помощи в больницу. О докторах, лечении, коридорах, палате, интерьерах. Матвеевна, проснувшись, должна будет помнить о том, где провела последние дни. Помнить своих соседок, разговоры с ними, звонок сына…

Ого. Действительно. Ведь это важно, чтобы пробелы отсутствовали, чтобы не разболелась от вопросов без ответов голова. Все-таки молодец Джон, «титан» в своем роде.

– С ней все будет в порядке, – продолжил тем временем Сиблинг. – Она порадуется тому, что не было перелома шейки бедренной кости. Что не ударилась при падении головой и не заработала заодно сотрясение. Что при пробуждении ничего не болит.

Он приблизился, убрал край покрывала и аккуратно разжал пальцы Матвеевны – извлек из них то, о чем я слышала, но пока не видела воочию – Капсулар. Ту самую черную «пуговицу». Какое-то время смотрел на нее с любопытством и, как мне показалось, неприязненно, после положил в карман куртки.