Но существует и другая версия: его арестовали в ночь на 29 октября 1951 года на квартире. Но это всего лишь неподтвержденный вариант объяснения и только.

Однако подтвердилась догадка чуть позже, когда его «друзья» на звонки родственников Питовранова бросали трубки, не желая говорить с ними. А вот настоящие друзья — после шока — некоторые сразу, другие постепенно, но шли на сближение.

И совершенно иной, как писал Александр Киселев, более сочувственной и товарищеской оказалась реакция сослуживцев Елизаветы Васильевны по институту, где она преподавала и готовилась к защите кандидатской диссертации. И это при том, что партком института уже многие годы возглавляла супруга члена Политбюро ЦК КПСС Георгия Максимилиановича Маленкова, того самого, кто сфабриковал провокационное обвинение против Питовранова.

Показательно, что Елизавета Васильевна защищалась в 1952 году, когда муж как «враг народа» уже много месяцев томился в камере смертников, и об этом знал весь институт. Ученый совет единогласно присвоил ей степень кандидата наук. Значит, в институте работали Люди!

Тяжело переживала за сына и Антонина Павловна. Она почему-то считала, что причиной ареста, возможно, стали данные на его отца-священника, которые кем-то были доведены до большого руководства…

А тем временем «Дело ЕАК» с убийством Михоэлса, «Ленинградское дело», «Дело врачей» под формулировками «Отсутствие настоящей борьбы с сионизмом», «Измена Родине» и другие надуманные обвинения со стороны партийной элиты вменяли генералам времен МГБ Абакумова, но не смогли их обличить в судебном порядке. И вот почему… — не существовало доказательств их вины. Да, их подчиненные по партийной указке сверху верили в первую очередь «Партии — своему рулевому». Мотивы, заставившие Маленкова, Берию и Хрущева уничтожить ленинградскую группировку, были ясны: усилить свою власть. Ведь Политбюро в полном составе, включая Сталина, Маленкова, Хрущева и Берию, как писал Павел Судоплатов, единогласно приняло решение, обязывающее Абакумова арестовать и судить ленинградскую группу. Но, что бы ни писали в школьных учебниках по истории партии и чтобы ни утверждал Хрущев в своих воспоминаниях, инициатором дела был не Абакумов и его заместители. Он действовал в соответствии с полученным приказом сверху.

Глава Ленинградского управления МГБ 42-летний, полный сил генерал-лейтенант Петр Николаевич Кубаткин в 1949 году был уволен из МГБ и работал заместителем председателя Саратовского облисполкома. 23 июля того же года он был арестован по «Ленинградскому делу». Его обвинили в том, что в период работы в Ленинграде уничтожил материалы, свидетельствующие о шпионаже в пользу Великобритании секретаря горкома ВКП(б) Я.Ф. Капустина. В начале октября 1950 года он был осужден Особым совещанием при МГБ СССР к 20 годам тюремного заключения «За преступное бездействие, выразившееся в недоносительстве». 27 октября 1950 года Военной коллегией Верховного суда (ВКВС) СССР приговор был пересмотрен и заменен на смертную казнь. Расстрелян в тот же день. Определением ВКВС СССР от 26 мая 1954 года реабилитирован.

Вот в таких жутких условиях приходилось трудиться чекистам той поры, полностью зависимых от партийных выдумщиков и болтунов. В последний год работы В.С. Абакумов был абсолютно изолирован группой заговорщиков в лице Маленкова, Берии и Хрущева от Сталина. Шептуны сделали «удачный» выпад в сторону руководителей МГБ. И разве только против органов госбезопасности. Аресты проходили «…и в народном хозяйстве, и в армии», как говорили сами чекисты.

После ареста Абакумова Питовранова и остальных его заместителей, а также чекистов «ленинградской группы» Маленков и новый министр госбезопасности, выходец из партийных рядов Семен Денисович Игнатьев, в союзе с Хрущевым и Берией образовали новый центр власти в СССР, надеясь в скором времени расправиться и с дряхлеющим Сталиным.

Несмотря на нечеловеческие условия заточения, пытки и издевательства, Абакумов, которого заковывали по рукам и ногам в металл кандалов и держали в течение трех месяцев в холодильной камере, и Питовранов, находившийся в камере смертников, вели себя достойно. Они не оговорили никого из своих подчиненных. Неприятно то, что палачом их всех был коллега, бывший бухгалтер, следователь МГБ и законченный карьерист подполковник Михаил Рюмин, скоро ставший ходить в ранге заместителя министра госбезопасности.

Как уже говорилось выше, Евгений Петрович Питовранов содержался в камере-одиночке внутренней тюрьмы на Лубянке, где подвергался допросам с «пристрастием». Его, как и других, били. И возникает вопрос: почему все остальные «птенцы из абакумовского гнезда» сидели поначалу кто в «Бутырке», кто в «Матросской тишине», а Питовранову определили одиночку во внутренней тюрьме на Лубянке. Возможно, полковник Рюмин, ставший заместителем руководителя МГБ С.Д. Игнатьева по следствию, хорошо понимал, что фамилия Питовранов на слуху у Сталина.

Рюмин часто лично допрашивал Евгения Петровича, требовал признаться в совершении контрреволюционных преступлений. После применения пыток палач почти в приказном порядке заставлял дать показания на своих сослуживцев. Но генерал стоял как скала: никого не оговорил, никого не оклеветал, ни на кого не бросил тени ни подозрений, ни обвинений. Надо заметить, что в работе по делу Абакумова Рюмин, как уже говорилось раньше, действовал под руководством Маленкова. Письма Рюмина в отношении Абакумова для доклада Сталину «чистил» именно Маленков.

Когда стало невмоготу переносить жестокое общение со стороны следователей, Питовранов понял, что живым отсюда ему уже не выбраться… — попросил дать ему ручку и бумагу.

— Зачем они тебе. Твоя песенка спета, если не признаешься, — осклабился желтыми зубами не то от плохого здоровья и возраста Рюмин: — Признаешься — выпущу.

— Я хочу написать письмо.

— Что? Я не ослышался?

— Письмо…

— Кому?

— Сталину!

— Сталину?

— Да, нашему вождю. Создайте мне минимальные условия для этой важной работы. Прошу у вас ручку и бумагу…

Через минут десять после ухода Рюмина надзиратель принес Евгению Петровичу несколько листов писчей серой бумаги и обломок карандаша.

— Михаил Дмитриевич Рюмин разрешил вам работать, — скороговоркой прорычал служивый тюремных казематов и тут же покинул подслеповатый склеп.

«Ручку не дали, посчитали это, наверное, холодным оружием» — подумал узник одиночки.

Получив средства фиксации мыслей, он сразу же взялся за работу, в которой предлагал Сталину кардинальное реформирование органов МГБ. По мнению Судоплатова, Питовранов, кроме всего прочего, обвинил Рюмина в провокационном срыве планов активных операций нашей контрразведки.

Когда грифельный сердечник карандаша исписывался вплоть до деревянной оправы, а заострить стержень ножом не было никакой возможности, Евгений Петрович и тут нашелся, он затачивал притупившийся и исписанный сердечник вместе с деревянной оболочкой о бетон пола камеры.

Документ через несколько дней, а точнее, 23 апреля 1952 года, был готов. Письмо адресовалось министру госбезопасности Семену Денисовичу Игнатьеву для передачи Сталину. Рюмин побоялся его уничтожить, как-никак документ самому Сталину от фаворита-узника. Он тут же доложил о письме с рекомендациями по улучшению работы органов госбезопасности министру С.Д. Игнатьеву.