ответить на твои чувства, ровно, как и на чувства любой другой девушки, будь она на твоем месте, я не могу. Это не в моей власти. Я решил для себя не иметь никаких отношений и более того, привязанности и симпатии мне будут только мешать. Это мой давний выбор, и я не хочу ни тешить тебя пустыми надеждами, ни обманываться сам. Прости.

— Но я же вижу, что вы неровно дышите к Иэнель! Как смотрите на нее! Чем я хуже? Мне не нужна свадьба…

— К Иэнель мои слова относятся точно так же, как и к тебе. Что бы я там не чувствовал, это… это ничего не меняет, — горько закончил он, до конца для себя осознав, что всё именно так.

Фиэнн плакала, но нашла в себе силы ответить.

— Это вы меня простите. Я не должна была вам об этом говорить. Но… мне не жаль ни испорченной еды, ни её страхов. Извиняться перед Иэнель я не стану.

— Только пообещай больше не делать пакостей и не трогать мои картины.

— Обещаю, — кивнула она, — Но я вас тоже обманула.

Урмэд фыркнул. Уж эти женщины!

— Я не сирота. Я осталась тут специально, потому что хотела сделать вас немного счастливей, надеялась на взаимность, но раз так…

Час от часу не легче! Какие еще сюрпризы принесет эта ночь?

— Так ваши родственники живы?

Фиэнн кивнула.

— И кто же они, позвольте узнать?

— Я не чистокровная айна. Мама была человеком довольно высокого положения в обществе. Родители не были обручены. После смерти мамы, отец принял меня и воспитывал как родную. Когда на нас напал отряд дайнов, мы со свитой направлялись на день рождения родственницы, в город Орденгурд на границе нашей провинции Гренфелт. Мой отец малый лорд Ниделид из дома Риорданов и скоро ему присягнет наш сосед Морх, объединив наши дома.

Урмэд присвистнул.

— Уже присягнул. И дом Риорданов второй по значимости в Гренфелте. Вы теперь завидная невеста, ваша светлость, — по-доброму улыбнулся Урмэд, — Фиэнн Риордан, дочь Ниделида Четвертого.

В неверном свете ранней зари, Урмэд видел, как она покраснела.

— Я хочу домой. Прямо сейчас! — уверенно сказала она.

Её отвергли и делить кров с ненавистной соперницей она не желала. Годы, проведенные здесь, принесли ей много радостных и горестных моментов. Тут она наконец-то научилась штопать, стирать, ухаживать за собой и уважать себя за это. Обрела подругу. От избалованной, вздорной Фиэнн не осталось и следа. Любовь научила ее терпению, смирению и самоотречению. Но если любовь безответна, то это уже не любовь, а пытка.

— Я дам тебе шарик перехода, если хочешь. Он «чистый», не привязанный к месту, и заряжать его на определённую местность ты должна сама.

Фиэнн согласно кивнула.

— Схожу за вещами.

Вернулась быстро, словно всё было сложено заранее, словно она предчувствовала такой исход и была готова. Да и какие по сути вещи? Одеждой и едой тут обеспечивали, только милые безделушки, купленные в редких отлучках в город, да подарки на день рождения, что с любовью дарили Урмэд, Нэйдан, Мира и Арта.

— Вот, это передайте Нейдану, — с теплотой в голосе сказала она, подавая один из запечатанных конвертов, — А это Мире, Арте и остальным. Мне очень жаль, что ухожу так, не попрощавшись, но делать это при всех на пороге, под слезы Миры и Марти, мне будет ещё горше и сложней. Пусть простят меня, слабую духом.

Она не удержалась и всхлипнула.

— Ты не слабая духом, не смей так думать! Слабая не смогла бы объясниться со мной, так и страдала бы от невысказанных желаний, копя в себе ревность, ожесточаясь. Не признала бы своих ошибок и никогда не написала бы писем — ушла бы потихоньку, как вор в ночи.

Фиэнн отрицательно мотнула головой.

— Вы всегда ко всем великодушны, вас было невозможно не полюбить.

Урмэд обнял ее, и отчетливо осознал, что если бы Иэнель не переступила порог его дома, то с Фиэнн всё могло получиться. Пусть не сейчас, а в будущем. Она сдержана, образованна и умна. Правильные черты лица и насыщенный каштановый цвет длинных волос, всё это возводило ее в разряд завидных невест.

— Не хочу, чтобы ты уходила от меня вот так, с пустыми руками. Твой пансион за работу, естественно, я переведу на счет твоего отца, даже не протестуй, — строго сказал он, видя, что она хочет возразить, — Но что бы ты еще хотела унести отсюда на добрую память об этом доме?

Фиэнн огляделась.

— Можно, вот этот пейзаж? — показала она на большой холст висящий на стене. Левое крыло поместья, часть сада, небо и океан, — Это будет добрая память, — тепло улыбнулась она,

— Буду только рад, если она придется по вкусу в вашем доме, — ответил на улыбку он.

Снял картину и подал девушке. Следом отдал ей шарик перехода. Фиэнн подержала его в кулаке, прикрыв глаза, настраиваясь на нужное место, кивнула.

Она стояла перед ним, какая-то уже чужая и немного одинокая, готовая порвать с прежней жизнью и шагнуть в новую.

— Ты не забыла о том, что нельзя говорить где ты всё это время была? — напомнил он.

— Конечно нет, я никогда не подведу вас! Удобоваримую версию я придумала. Если что, направлю отца к светлейшему Эндвиду, он подтвердит, что я потеряла память и работала во дворце, пока ее не обрела.

Урмэд кивнул и притянув ее, поцеловал в еще влажные от слез щеки. Фиэнн прильнула к нему, ожидая большего, надеясь, что их близость смягчит его, но этого не произошло. Грустно улыбнулась, разбила шарик перехода.

На другом конце мира небо горело закатом, а на холме возвышался замок.

— Удачи тебе, Фиэнн, дочь Ниделида, — уже в пустой комнате произнес он.

На душе было тоскливо. Урмэд осмотрелся. Снятый холст оставил после себя пустую, сиротливую дыру. Подошел к портрету Иэнель, критически глянул, и повесил на освободившееся место. Надо будет дописать платье.

Обессиленно опустился на стул, забил трубку, раскурил. В раздумьях о произошедшем стал соскребать мастихином засохшие на палитре краски и размачивать задубевшие кисти. Было редкостью, когда он оставлял рабочий инструмент в ненадлежащем виде. Когда последняя кисть заняла свое место в специальной вазе, пришел сигнал вызова. Урмэд вздохнул. Отдохнуть видимо сегодня не судьба. Принял.

Это конечно же был Эндвид. Хмурый, озабоченный и как всегда в таких ситуациях резкий и краткий.

— Плохо выглядишь, еще и куришь, — недовольно заявил он, — Чтобы после моего вызова шел спать!

— Слушаюсь, повелитель, — дурашливо поклонился дайн, выбивая трубку. Эндвид фыркнул.

— Конюх опознал вашего налётчика. Как я и