Липкуд прошел несколько метров и уже подумал, что Хорхе отстал, но его догнала фраза:

– Юль сильно заболела…

Косичка встал как вкопанный, но тут же двинулся дальше.

– Я вообще не помню дня, когда она не болела! – бросил он через плечо.

– Она заболела, когда ты ушел! – отчаянно выкрикнул Хорхе. Липкуд готов был поклясться, что глаза у мальчишки на мокром месте. – Она тебя очень ждет! Мы все тебя ждем! Почему ты сбежал из тюрьмы?!

– Тебя кто-нибудь учил, что ниже пояса бить запрещено? – спросил Косичка, оборачиваясь.

Хорхе стоял под фонарем, прижимая к груди узелок. Одежда висела на нем, как на швабре, а плеч как будто вообще не было.

– О все боги Намула! – воскликнул певун. – И почему я опять на ваших глазах иду в это клятое болото?! – Он вздохнул, цыкнул и сказал: – Ладно, не реви, Хорхе. Я не сбегал из тюрьмы. Меня оттуда выкупили, так что я не нарушил условие. Никого не трогал, никому ничего не отмораживал. Уж ты знаешь, что я не вру.

Хорхе от облегчения закашлялся.

– Нечего ходить по улицам ночью в такой легкой одежке! – пожурил его Липкуд, укрывая необъятным кафтаном. – Не лето еще. Пошли в лекарскую лавку. Пилюль купим.

– Но деньги… – пробормотал Хорхе, согнувшись под рукой Косички. – Мы собираем тебе на выкуп, но там пока мало…

– Деньги есть, – заявил певун. – И нет, я никого не обокрал, не ограбил, голышом в кабаке не танцевал. Откуда взял, потом расскажу. Шагай быстрее, пока лавка не закрылась.

Они вернулись в освещенную часть Унья-Паньи, где уже начали собирать уличные кухни, и в последнюю минуту успели заскочить в нужный магазинчик, а выйдя оттуда, принялись по дешевке сгребать у поваров остывшие оладьи, лепешки, сырные пельмени на палочках и прочую снедь, не купленную вовремя и оттого потерявшую часть вкуса и цены.

Потом, нагруженные по самые уши, потащились на другую окраину города, откуда через рощу можно было пройти по шаткому мосту над болотистым озерком к заброшенному пансиону, где порченые жили вот уже несколько тридов. В общем-то из-за этого пансиона Липкуд и решил остаться в Унья-Панье. Где еще можно разместить сто человек? Внутри здания царила разруха, по большей части оно было деревянным и построенным почти на болоте, так что полы сгнили, крыша прохудилась и часть стен превратилась в труху из-за расплодившихся жуков.

Как следует отремонтировать пансион было невозможно, дешевле оказалось построить новый, в сухом месте, поэтому власти так и сделали, а старый забросили. Даже бродяжки тут не жили, потому что здание стояло отдельно от города, в чащобе, и слухи про него ходили нелестные. Но зато во многих спальнях остались каменные печи, а на чердаке нашлось два здоровенных чугунных котла, в которых безногая Матильда и ее команда «рукастых удальцов» готовили для всех еду.

Липкуд дернул кольцо в носу замка – мордастого черного солнца, – и тут же послышался перезвон колокольчиков, замерший где-то в глубине дома. Эту систему оповещения придумал Снай – щербатый калека с отвратной привычкой грызть ногти, губы и заусенцы. Липкуд при случае старался притаскивать жесткое печенье, чтобы Снаю было чем занять рот, когда он размышлял. Иначе бедняга просто не мог. Он сообразил протянуть целую сеть колокольчиков, которые легко было отвязать от уличных гирлянд, и прикрепил ее к носатому солнцу возле входа. Теперь в каждой жилой комнате висел колокольчик, и если у порога стояли гости, Матильда и остальные бывали тут же оповещены, независимо от того, в какой части пансиона они находились.

Вслед за утихшим звоном послышалось привычное громыхание деревянной тележки.

– Говорить будешь ты, – шепнул Липкуд. – А то нас ждет допрос на полчаса.

– Матильда, это я! – сказал Хорхе, вынырнув из кафтана Косички.

– Добро пожаловать, мой чахлый друг, – послышался картавый девичий голос.

Дверь распахнулась, выпустив язык теплого света, и Липкуд увидел Матильду. Она, как обычно, приехала на своей домашней деревянной тележке с четырьмя колесами и двумя ящиками по бокам, где лежала всякая всячина от недовязанных носков до желудей и спичек. На плечах Матильды пестрело толстое одеяло в заплатах, облако рыжих волос пряталось под синим беретом. Девушка держала в руках кочергу, которой сдвинула запор, и при виде ее Липкуд поспешно отбежал от порога.

– Ах ты певунишка! – тут же разглядела его Матильда. – Тебе невозможно повезло, что я на домашней тележке!

У порченой была еще одна, очень скоростная. Она больше походила на табуретку с маленькими колесами и без спинки. Матильда садилась в нее, когда нужно было выехать в город, затягивалась ремнем, надевала любимые перчатки-непротирайки и становилась бешеным крабом. Она перебирала руками так быстро, что у Липкуда глаза на лоб лезли, и почти не отставала от ходячих собратьев. Помимо Матильды, в несостоявшемся театре было только трое безногих, и все они покинули пансионы совсем недавно, так что не успели хлебнуть горя. Четырнадцатилетняя Матильда была настоящим феноменом среди порченых Царства Семи Гор. Затменники с ее Целью попросту не доживали до такого солидного возраста, а эту девушку смерть как будто боялась.

– Я все объясню! – поспешно сказал Липкуд. – Я не сбежал. Ничего плохого не сделал. Меня просто выкупили раньше, чем вы собрали деньги, и предложили хорошую работу. Правда же, Хорхе?

Последние слова Косичка произнес с нажимом.

– Да, – кивнул паренек, прокашлявшись.

– Ладно, плевать, – отмахнулась Матильда. – Заваливайтесь, а то холодно. Оба шуруйте на кухню, мы там раскочегарили, согрейтесь хорошенько. Хорхе, полотенце на голову и быстро стоять над кастрюлей! Паром дышать десять минут! На, сначала туда кинешь. – Она порылась в правом ящике, вынула мешочек с какой-то травой и сунула правдолюбцу, потом торопливо запихала обратно выпавшую спицу, отъехала от порога и обратилась к Липкуду: – И ты марш на кухню, шалопай! Согрейся и иди к Юль. Бедняжка уже хрипит. И не вздумай холодными руками ее трогать! В кипятке искупаю!

– Ладно-ладно, – согласился Косичка, затворяя дверь.

Сквозняк перестал тревожить колокольчики, и стало слышно, как безногая ребятня на кухне громыхает чашками, кто-то кашляет и шмыгает носом, кто-то весело прыгает, а Элла читает скороговорки, чтобы избавиться от заикания. Сто три предателя дышали под крышей полуразрушенного пансиона. Стаскивали сюда барахло, из которого пытались соорудить декорации, затыкали щели тряпками, соревновались в чистке картошки и устраивали гонки на тележках по трассе с препятствиями, когда во время дождя в длинном коридоре ставили ведра под протекшей крышей и калеки спорили, кто проедет от первой двери до последней быстрее всех и не свалит ни одну жестянку.

Косичка на мгновение замер возле порога, поправил на плечах мешок с едой и с облегчением подумал: «Я дома».

И ему показалось невозможным, что час назад он собирался уйти из Унья-Паньи и был обижен на порченых изо всех сил.