Отлично. Теперь еще и гнилые трубы.

Пробежав листок глазами, я взглянула на итоговую сумму. У моей семьи существует база данных примерных цен на большинство ремонтных работ. Управляющие вправе одобрить цену до 5 % больше средней, в зависимости от серьезности починки. Трубы здесь прорывало и раньше, поэтому я сверилась со средней стоимостью замены прохудившейся трубы в прачечной. В смете, которую я держала в руках, мастер лишнего не запросил, но я не представляла, во сколько может обойтись полная замена труб.

Я посмотрела на Вестона:

– У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?

Не глядя на меня, он ответил:

– Я встал на стиралку и осмотрел трубы под потолком. Латать смысла нет, там все гнилое. Цена справедливая.

Я кивнула и обратилась к слесарю:

– Когда вы сможете начать?

– Во вторник. Вы обойдетесь без двух стиралок или мне надо завтра прийти и подключить, когда откроется магазин сантехники?

Я покачала головой. В «Герцогине» по меньшей мере двадцать стиралок и столько же сушек.

– Не надо, до вторника потерпим.

Слесарь кивнул.

– Как скажете, тогда до будущей недели.

Вестон открыл дверь прачечной и жестом предложил ему проходить первому, хотя сам за ним не пошел, а только указал вперед:

– Лифт по коридору справа. Хорошего вечера.

Едва дождавшись, когда слесарь немного отойдет, Вестон захлопнул дверь.

Мы остались в прачечной вдвоем, и в помещении вдруг стало нестерпимо тесно. Довольно долго Вестон стоял лицом к двери, ко мне спиной. Никто из нас не говорил ни слова. В прачечной было так тихо, что я слышала тиканье настенных часов. Казалось, таймер бомбы, которая вот-вот взорвется, ведет обратный отсчет.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Тишина.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Я поняла, что не дышала, только когда Вестон взялся за ручку двери. Тут у меня вырвался вздох облегчения.

Но слишком рано.

Вместо того чтобы нажать на ручку, Вестон повернул барашек замка.

Громкий лязг металлического стержня, въехавшего в паз, эхом отозвался в прачечной. Пульс у меня мгновенно стал в десять раз чаще.

Вестон повернулся. Ничего не говоря, он снял пиджак, бросил на одну из сушилок и начал закатывать рукава. Я не отрываясь следила за его жилистыми предплечьями, пока мое сердце, по ощущениям, рикошетом отскакивало от грудной клетки.

Подвернув один рукав, Вестон принялся за второй.

– Значит, ты собиралась трахнуться с красавчиком из бара, Фифи?

Я яростно уставилась на него.

– А какое тебе дело, если бы даже и собиралась?

– Я же избалованный, ты сама так сказала. А мы, избалованные, не любим делиться игрушками.

– Так я, по-твоему, игрушка? Ах ты, засранец!

Вестон спокойно подвернул второй рукав и наконец взглянул на меня. Улыбку, осветившую его до безобразия красивое лицо, я бы назвала зловещей.

– Ты куда больше, чем игрушка. Ты, по сути дела, все. Вот почему я тобой делиться не намерен.

Я сложила руки на груди:

– Ну, это не тебе решать!

Вестон двинулся навстречу. Меня сотрясала неподконтрольная дрожь.

– Ты права, не мне решать, кому ты отдаешь свое тело. – Он накрутил на палец прядь моих волос и дернул, глядя мне в глаза. – Но ты же не хочешь быть ни с кем, кроме меня!

Я хотела заспорить, но мы оба знали, куда это нас заведет. Поэтому я выпрямилась и решила направить беседу в конструктивное русло:

– Почему ты меня несколько дней избегаешь?

Вестон отвел глаза, словно обдумывая мой вопрос.

– Потому что ты хорошая девушка и заслуживаешь лучшего, чем плейбой-алкоголик.

– Ты не алкоголик. Ты бросил пить четырнадцать месяцев назад.

Он покачал головой.

– Алкоголик всегда остается алкоголиком.

– Это формальность, определение понятия. Ты больше не пьешь, вот что важно.

Он смотрел мне в глаза. Сексуальное напряжение между нами было почти нестерпимым, но Вестон меня слушал. А я еще не закончила.

– А насчет плейбоя… Ты сейчас спишь с другими женщинами?

Вестон покачал головой.

– Ну вот, значит, сейчас ты не плейбой и не пьяница, с этим разобрались. Есть еще причины, отчего ты меня избегаешь?

Вестон поднял на меня взгляд:

– Ты заслуживаешь лучшего.

– А если я не хочу лучшего? Я, между прочим, единственный ребенок в семье. Если кто и эгоист, так это я. Ты вот не любишь, чтобы трогали твои игрушки, а я если чего захотела, того и подай!

Глаза Вестона не отрывались от моих губ. Он протянул руку и пальцем провел по бьющейся на моей шее жилке до самой ключицы.

– Прекрасно. Но никакого секса с другими мужчинами, пока твоя избалованная задница получает, что ей угодно!

Я прищурилась.

– Прекрасно.

– Снимай трусики, Фифи.

Я заморгала.

Вестон хрипло повторил с нажимом на каждое слово:

– Снимай. Свои. Трусы.

Я покрылась гусиной кожей. Положительно, мне надо глянуть голову на просвет. Приятный во всех отношениях мужчина – не Локвуд – сидит в баре наверху, дожидаясь продолжения знакомства, а я торчу в разоренном подвале с человеком, который только что назвал меня игрушкой! Однако я, наклонившись, дрожащими руками полезла под юбку. Поддев согнутыми пальцами кружевную ткань, я, извиваясь, спустила трусики по ногам и позволила им упасть на пол, эффектно выступив из них сперва одной ногой, потом другой.

Глаза Вестона заблестели. Он боком протиснулся мимо меня к одной из стиралок и повернул диск. Машинка заурчала. Повернувшись ко мне, Вестон провел языком по нижней губе, оглядывая меня всю.

– Задирай юбку.

Я вскинула на него глаза:

– Что?

– Выше зада. Задирай.

Я поколебалась, но, честно говоря, я была так возбуждена, что готова была почти на что угодно. Взявшись за подол, я подтянула юбку, пока материал не собрался складками у талии. Стоя так, что все ниже талии было на виду, я чувствовала себя открытой во многих смыслах.

Вестон подхватил меня за талию, приподнял и понес к включенной стиралке, на которую меня и усадил.

– Раздвинь ноги.

Я немного развела колени.

Вестон медленно покачал головой.

– Шире. Свесь ноги по бокам. Оседлай ее для меня.