Почти время ужина.

Мои руки лениво проводят по линии юбки моего платья. Лавандовая ткань немного потрепана, помята и слегка заплесневела от дней, проведенных в моем рюкзаке, но мне все равно нравится ее ощущение, как мазки кисти по моей коже. Я подхожу к туалетному столику босиком и смотрю на свое позаимствованное отражение в овальном зеркале, платье в таком виде почти достает мне до лодыжек, хотя обычно оно заканчивается на середине икр. С легким разочарованием я понимаю, что у меня есть только ботинки, которые грязные и тяжелые и портят весь внешний вид. Что ж, с этим ничего не поделаешь.

Раздается стук в мою дверь, и я нахожу Элоса, ожидающего в холле с молодой женщиной, одетой в зеленый цвет Гленвэйла. Я иду в ногу рядом с ним, пока она ведет меня в покои Уэслина.

– Хорошие туфли, – замечает он, но выглядит совсем не отдохнувшим, как и я. Хотя он довольно хорошо вымылся, его темные волосы блестят и гладко зачесаны назад.

– Хорошая рубашка, – отвечаю я, отмечая пятна травы, обесцвечивающие темно-красную ткань.

Элос ухмыляется.

Женщина стучит в дверь Уэслина, затем нерешительно открывает ее, когда он зовет ее войти. Его комната, залитая красными и коричневыми тонами, намного темнее моей, хотя и обставлена похожей мебелью. Уэслин развалился в кресле у незажженного камина, держа в руках ручку и коричневую книгу в кожаном переплете, в которой он писал уже несколько ночей. Я никогда не видела того, что внутри; он всегда хорошо скрывает это от посторонних глаз.

При нашем появлении в дверях он откладывает книгу в сторону и ничего не говорит ни Элосу, ни мне, только закрывает дверь и идет за женщиной по коридору с непроницаемым выражением лица.

Наш проводник ведет нас другим путем, чем мы пришли, и наши ботинки неприятно стучат по полированному деревянному полу, звук проникает высоко в сводчатый потолок. Каждый угол, за которым мы поворачиваем, имеет крутой угол, каждая дверь закрыта на замок. Хотя я пытаюсь запомнить маршрут, я все время отвлекаюсь. Рубашка Уэслина ослепительно-белого цвета, воротник и манжеты четкие и яркие, как маяк в темнеющих коридорах.

Я стараюсь не смотреть.

К тому времени, как мы добираемся до столовой, я полностью теряюсь. Здесь нет окон, только сырые каменные стены и мерцающий свет канделябров. Ощущение ловушки усиливается.

Поверх ковра, затененного черным ониксом и нефритом, был накрыт прямоугольный стол на четыре места. Министр Мерет возвышается в кресле с высокой спинкой в дальнем конце, ее поза безупречна, черные кудри собраны в элегантный узел. Ее прежняя улыбка исчезла.

Она жестом приглашает нас сесть, указывая Уэслину занять место справа от нее. Элос предлагает мне место слева от нее, и, хотя у меня нет желания быть так близко, я не смею протестовать перед ней. Изображая благодарность, я сажусь и пересчитываю предметы передо мной: две сложенные керамические тарелки кремового цвета с выгравированными розовыми деталями по краям; два бокала с золотыми полосками вокруг губ, один наполненный водой, а другой вином; две вилки; два ножа; одна ложка; одна салфетка из ткани; все это лежало на коврике цвета рубашки Элоса, с нитями тонкими, как паучий шелк, сплетенными в головокружительный кружевной узор. Это знакомая игра, которую я часто использовала, чтобы успокоить свои нервы, но ощущение, что за мной наблюдают, заставляет меня поднять глаза всего через несколько мгновений. Министр Мерет разглядывает меня с нескрываемым любопытством.

Пытаясь подавить свои опасения, я складываю руки на коленях и возвращаю ей пристальный взгляд. Она переключает свое внимание на Уэслина.

– Я надеюсь, ваши комнаты удобны?

Похоже, это сигнал, потому что мгновенно появляются четыре официанта с широкими неглубокими чашами в руках. В моей – сливочный суп, и я украдкой бросаю взгляд на Уэслина, который без колебаний берет свою ложку. И делаю то же самое. Это, безусловно, самая приятная трапеза, на которой я когда-либо присутствовала, но понятия не имею, каковы могут быть правила этикета. Мрачно я представляю, как могла бы отреагировать министр Мерет, если бы узнала, что пригласила двух оборотней к своему столу, не говоря уже о тех двоих, которым она специально приказала покинуть Гленвэйл.

– Очень удобно. Спасибо, – отвечает Уэслин, когда слуги исчезают из виду.

– А твоя семья? Как поживает твой отец?

– Он в порядке.

Министр Мерет кивает.

– И все же он не знает, что ты здесь.

А она прямолинейна.

Уэслин продолжает потягивать свой суп, внешне невозмутимый.

– Напротив, он один из немногих, кто в курсе.

Министр Мерет откидывается на спинку стула и оценивающе смотрит на него.

– Если ты принес с собой неприятности, я не потерплю их в своих границах.

– Мы ничего не принесли, – ответ Уэслина последовал незамедлительно, его голос был ясным и спокойным, без следа защиты или тревоги. Тот факт, что он так естественно вписывается в отполированную обстановку: его сшитая на заказ одежда, борода, которую он подстриг до тени, серебряное кольцо на среднем пальце – все это только и заставляет меня чувствовать себя еще более неуместно.

– Хотя, согласно вашему местному распределению, проблемы уже здесь.

Она немного наклоняется вперед, поглаживая ножку своего бокала. Хотя она выглядит на несколько лет моложе короля Жерара, ее сила присутствия столь же сильна. Я представляю ее и Вайолет лицом к лицу и грозу, которая наверняка последует за этим.

– Джоул был занозой в моем боку с тех пор, как его короновали. Он ребенок, играющий в короля, и это просто его последняя истерика.

Уэслин откладывает ложку и складывает руки перед собой.

– Значит, вы не считаете его серьезным?

– Серьезным? – тихо повторяет она, потягивая вино. – Его политика никогда не была направлена против таких, как мы.

Мои пальцы сжимаются в кулаки.

– Он считает всех, кто противостоит ему, угрозой, – возражает Уэслин. – В этом отношении он похож на своего отца.

Министр Мерет пронзает его взглядом.

– Он совсем не похож на своего отца. Деймон был не в себе. Джоул точно знает, что делает, какими бы глупыми ни казались его решения. Суп тебе не по вкусу?

Ее голова резко поворачивается ко мне, так быстро, что я застываю посреди какой-то ледяной тишины. Бросаю взгляд на ложку, крепко зажатую в моей руке. Я не съела ни кусочка.

Я опускаю голову и начинаю есть, не уверенная, ждет ли она извинений. Ее внимание переключается на Элоса.

– Ваше лицо мне смутно знакомо. Мы не встречались?

Мое тело покрывается льдом. Элос никогда не учился прятаться за масками так, как это делаю я; его чувства обычно легко читаются на его лице. Но к его чести, он лишь слегка откидывается назад, явно удивленный тем, что к нему обратились.