Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хлоя увидела в глазах отца страх. Она знала: он любит ее до безумия и все, что делает, прав он или нет, он делает, чтобы защитить ее. Но она была уже не ребенок. Она давно уже выросла.
– Я спасла ему жизнь, отец, – сказала она с гордостью, кладя свою маленькую руку на его. – А он в благодарность научил меня читать, чтобы мне не было так одиноко. Я думаю, он понравился бы вам, отец. Он был не такой, как все, знаете? Мы смеялись, мне было хорошо с ним. Я чувствовала себя… как будто я что-то значу. И он столько всего знал… Рассказывал мне про город, про людей, про кинотеатры, про машины… И он видел море, отец. Море!
Агустин внимательно смотрел на дочь, замечал, как блестят ее глаза, и видел все признаки того, о чем он и думать забыл. Возможно, Хлоя и сама не догадывалась, но ее слова свидетельствовали об одном. Его дочь влюбилась. И это будоражило память. Бередило зарубцевавшиеся раны.
– Вот книга, которую он мне подарил. – Хлоя указывала на томик Неруды с дыркой от пули посередине.
– Это то, что я думаю?
– Да. – Она улыбнулась. – Трудно поверить, правда? Эта книга спасла ему жизнь.
– Без сомнения, парень везунчик, – грустно заметил Агустин. Как так вышло, что еще перед ужином Хлоя была его девочка, а теперь уже нет? – Давай, спать пора. Да, и завтра ты останешься дома. В наказание за то, что ты врала, грубила за столом и скрывала от меня правду.
Хлоя покорно кивнула, отец уже поднимался по лестнице.
– Если завтра к моему возвращению все дела будут сделаны, а на ужин будет кролик, может быть, я больше не буду ходить в поселок один, – сказал он, слегка улыбнувшись.
Хлоя просияла, ее распирало от счастья.
– Спасибо, отец. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. А теперь убери со стола и хорошенько загаси огонь, прежде чем ложиться.
С того дня правила были уже не так строги. Хлоя несколько раз спускалась в поселок, всегда вместе с отцом, хотя она сразу поняла весь смысл своего лесного уединения. Смотреть было не на что. Поселок был не тот, что она помнила. Он стал какой-то серый – и земля, и небо, и дома, и немногочисленные жители…
Агустин после того разговора тоже изменился. Он обращался с Хлоей как со взрослой, признавая, что она заслужила его уважение. Он стал делиться с ней некоторыми своими тревогами. Словно тоже нуждался в общении.
Поужинав, они проводили вечера за книгой. Хлоя читала, Агустин слушал. Узнавали новые истории, новые тайны и новых героев. Узнавали сами себя. А Хлоя радовалась, видя, как отец слушает Жюля Верна.
Через несколько месяцев они начали помогать беженцам, заблудившимся по пути во Францию. Немногие оставшиеся в поселке солдаты-республиканцы избавились от своей формы. Теперь ее носили лишь те, кто устремлялся к границе. Мятежники становились все сильнее и шли вперед, не встречая сопротивления, без счета расстреливая одних жителей провинции и угрожая расстрелом другим, если они будут помогать первым. К счастью, дом Агустина и Хлои стоял далеко от поселка и от солдат. К несчастью, не так далеко, как они думали.
Однажды, когда небо уже окрасилось нежным розовым оттенком, Хлоя бодрым шагом возвращалась домой. День выдался более чем удачный. На плече болтались два кролика, которым угораздило попасться ей на глаза. Два выстрела, два кролика. На другом плече была ее верная винтовка. Спускаясь по склону широким, мужским шагом, она декламировала стихи, которые уже выучила наизусть и которые никогда не надоедали. Обращаясь к подстреленным кроликам, одного она назвала Пабло, а другого Нерудой. И, словно они были любовью всей ее жизни, адресовала им проникновенные, горькие стихи:
– “Так любовь коротка, так огромно забвенье. Потому что в такую же ночь я ее обнимал, душа не смиряется с тем, что ее потерял я. Хоть это последнее горе…”[13]
Хлоя остановилась и счастливо улыбнулась, завидев дым, поднимавшийся из старой печной трубы. Отец уже вернулся. Три дня назад он ушел, чтобы отвести беженцев к границе. По дороге, о которой мало кто знал, пролегавшей по долине без многочисленных подъемов и спусков и ведшей прямо во Францию.
Хлоя почти бежала по широкому лугу перед домом, на котором безмятежно паслись Сорайя и Лусинда, их коровы.
На полпути Хлоя увидела, что дверь отворилась и из дома вышли несколько вооруженных солдат. С ними был отец; они выволокли его и швырнули на площадку под навесом. Потом поставили его на колени, а один все церемонно ходил вокруг. Это был Генерал Граница, бич беженцев, худший гость из всех возможных.
Из раны на виске у Агустина стекала струйка крови и терялась в густой бороде. В голове у Хлои роились идеи, одна рискованнее другой. Наконец она выбрала самую разумную: спрятаться за камнем и со сжавшимся сердцем наблюдать за происходящим.
Начищенные до блеска сапоги генерала отчеканивали шаги по старому деревянному настилу. Агустин ждал, склонив голову. Единственный глаз генерала смотрел холодно, в нем проблескивало безумие – генерал был непредсказуем. Левый глаз закрывала черная повязка с имперским орлом. Сам генерал – крупный, с мощной челюстью – был больше похож на клыкастого темно-серого волка. Он был высок, под густыми усами прятались тонкие губы. Хлоя всегда считала отца могучим, но рядом с генералом и стоя на коленях он казался худосочным подростком.
Друзья – впрочем, друзей у него не было – знали генерала под фамилией Миранда. Недруги, коих было немало, звали его Генерал Граница. Холодный, расчетливый и жестокий солдат на службе у Франко. Миссия: взять под контроль переходы через границу и уничтожить всех красных.
Генерал Миранда жестом приказал подчиненным обыскать дом и все вокруг него. Агустин остался наедине с одноглазым.
– Еще не поздно, свинопас.
– Я сказал вам правду. Больше никого нет.
– Ты знаешь, как мы поступаем с предателями, которые укрывают красную сволочь?
– Я никого не укрываю. Ни ваших, ни красных. Вся эта война кажется мне глупостью.
Миранда улыбнулся, словно ответ его позабавил:
– Война? Какую такую войну ты видел из своего свинарника?
Тут же он стер с лица улыбку, схватил Агустина за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза, в свой единственный глаз:
– Говори правду, свинопас. Кому ты помогал?
– Никому… Никому.
Миранда разочарованно отпустил его и снова стал неспешно ходить кругами, с отвращением оглядывая окрестности, всю эту ненужную природу. Куры бегали на свободе, издалека доносился мягкий звук коровьего
