Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Об этом я не подумал, – растерянно сказал Хуанчо.
– И я, – признался я, размышляя вслух.
– Ну так а почему, ты думаешь, я твой импресарио?
Дальше переговоры пошли быстро, и я следил за предложениями и контрпредложениями, как за партией в пинг-понг. Я не сомневался, что Полито, зная, что часть сока утечет в его стакан, выжмет апельсин до капли. А мне нужны были деньги на путешествие. Если сложить то, что я накопил, да то, что я заработаю, может, через месяц-другой мне хватит не только на билет, но и на то, чтобы подкупить кого надо и все разузнать да прожить пару месяцев где понадобится.
– Идет! – подытожил мой импресарио, стискивая ладонь Хуанчо. – А теперь налей нам по стаканчику за счет заведения, во рту пересохло.
Воздух в таверне был спертый. Нас окружили посетители, я больше стоял молча, а Полито развлекал их невероятными историями о том, как я научился играть на гитаре в волшебной пещере в окружении диких зверей и как он спас мне жизнь и привез в большой город. Нас снова и снова угощали выпивкой, и алкоголь побежал по моим юным венам.
Мне нужно было срочно отлить. Из-за давления в мочевом пузыре с каждым шагом в сторону уборной я сгибался все больше. К моему отчаянию, туалет был занят, так что я вышел в заднюю дверь. Не прошло и секунды, как я прицелился в мусорные контейнеры и устремил в небо счастливый взор, опорожняя бак…
– Ботинки намочил. – Женский голос за спиной нарушил мое блаженство.
Я хотел закрыть кран, но во мне было столько пива, что никак не получалось.
– Прости… Не могу остановиться…
– Спокойно, я и не такое видала. Если бы я могла отливать стоя, тоже бы так делала… Хотя не на ботинки, конечно.
Я второпях закончил свои дела и пристыженно обернулся. На мусорном баке сидела рыжая скрипачка и курила самокрутку.
– Кто тебя научил так играть?
– Никто. То есть у меня был преподаватель несколько лет назад, он научил нотам, но…
– Но остальному ты научился сам, ага. – Казалось, она мне не верит.
– Да. В конце концов, это же просто практика.
– Думаешь, я не знаю? Сколько тебе лет?
– Шестнадцать, – ответил я, заметив, что собеседница пытается скрыть удивление, – а тебе?
Из-за копны рыжих волос она казалась моложе.
– У женщин такое не спрашивают. Тебя мама не научила?
– Мама, к несчастью, уже ничему не может меня научить…
– Понятно, – сказала она без намека на сочувствие, выдыхая дым. – Куришь?
– Нет.
– А зря. – Она дала мне затянуться своей папиросой.
Тут же я почувствовал, как дым заполняет легкие и душит меня, и откашлялся ей в лицо.
– Прости.
– Ничего. Второй раз такое не случится. – Она снова протянула мне папиросу.
Я затянулся еще раз, и хотя в горле заскребло, я справился с кашлем. Возвращая папиросу, я улыбнулся.
– Видишь? Второй раз всегда лучше, – сказала она, откидывая волосы. – Как тебя зовут, или как тебя обычно называют, или как ты хочешь, чтобы тебя называли? – Она говорила лениво, словно ни от кого не ждала ничего хорошего. Как будто жизнь отобрала у нее все, чего можно желать, и сейчас она просто плыла по течению.
– Гомер.
– Любопытное имя.
– Так звали одного греческого поэта. А тебя как зовут или как тебя называть?
– Меня зовут Ана, хотя все называют Нана.
– Нана? – Я глупо, пьяно рассмеялся. – Почему?
– Видимо, я играю совсем примитивно, – ответила она скорее привычно, чем обиженно.
– Нет… я не понимаю.
– Врешь… – Она слезла с мусорного бака, опасно улыбаясь. Она была выше, чем казалось, и ее стройная фигура высилась надо мной, как совершенное изваяние. – Шестнадцать лет, значит? Если хочешь, можем как-нибудь поиграть вместе.
– Конечно. Я должен поговорить со своим импресарио…
– Брось. Я не про выступления. Приходи ко мне и порепетируем вдвоем. Без публики.
– А, да. Конечно. Почему бы и нет. – Я был смущен. И взволнован. Очень взволнован. Но еще больше смущен. Или нет. Трудно сказать. Ее грудь касалась моего подбородка.
– Ты прямо донжуан, а?
– Нет, я не…
Она приподняла мой подбородок и поцеловала меня в губы. Я почувствовал одновременно вкус красной помады и черного табака. Ее губы отклеились от моих, как резиновая липучка.
– Если меня еще раз из-за тебя выкинут со сцены, от тебя только мокрое место останется, Гомер. – Она развернулась и удалилась, покачивая бедрами.
Несколько секунд я не мог прийти в себя. И еще несколько – застегнуть ширинку. Потом я вернулся в таверну.
Полито стоял в центре возбужденной толпы. Увидев меня, он шагнул навстречу.
– Куда ты пропал? – крикнул он, заглушаемый взрывами хохота. Он тоже был пьян.
– Ходил отлить.
– Давай сюда, Хуанчо угощает.
– Я лучше домой.
– Домой? Ладно, хорошо, – сказал он, растягивая слова. – Мы идем домой!
Мы вышли из таверны под любопытными взглядами. Какие-то люди жали мне руки и восторженно поздравляли. Когда я преодолел три ступеньки и оказался на тротуаре, мне показалось, что я вынырнул из сна. Из какого-то места, где время не летело, а медленно пробиралось сквозь подкисшее пиво, сквозь толпу странных людей. Мама определила бы это место как “дом греха”, но мне понравилось. Очень понравилось.
Оставшись вдвоем, мы с Полито расхохотались как дураки – думаю, от возбуждения и алкоголя. Холодало, но уши и лицо у меня горели. Полито остановился у стены отлить.
– Я буду играть в притоне, – прошептал я, словно не веря себе. – Я буду играть в притоне!!! – закричал я с восторгом, отчего в ближайших дворах залаяли собаки.
– Даже лучше: тебе будут платить.
– Поверить не могу. Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо! – Я бросился обнимать Полито.
– Черт, дай мне отлить спокойно… Кстати, по поводу импресарио. Думаешь, это?..
– Без тебя ничего бы не вышло!
– Да, – откликнулся он с облегчением. – Это будет полный отпад!
– Но ты должен пообещать мне, что завязал с воровством и плутнями. Отныне мы партнеры, а партнеров не обманывают.
– Справедливо. Все по-честному.
– Никаких плутней.
– Все честно и чисто.
