когда она писала, что любит его, как не любила ни одна другая женщина{130} (ему было двадцать девять лет, ей — двадцать два года), и что она не представляет себе рая без него. Тем не менее отношения так и не стали чем-то большим, нежели переписка, и в начале Великого поста 1752 года граф Чернышев оставил Санкт-Петербург, чтобы вернуться в свой полк.

4. Екатерина взрослеет

(1752–1755)

Я растила себя и держала голову высоко поднятой, как человек, несущий большую ответственность, а не униженная и угнетенная личность.

Мемуары Екатерины Великой

К 1752 году Петр с Екатериной были уже далеко не теми детьми, какими они поженились. Они создали себе при русском дворе стиль жизни; оба становились сексуально привлекательными для других людей. Екатерина по крайней мере однажды побывала на самом краю вступления в сексуальные отношения. Но все еще не было никакого прогресса в выполнении супружеских обязанностей по отношению друг к другу, хотя оба прекрасно сознавали, что это считается их долгом по отношению к Российской империи. Отказ Петра и Екатерины или невозможность иметь (хотя бы попытаться иметь) сексуальные отношения — несмотря на усиленное сведение их вместе, практически заключение в одну постель ночь за ночью — предполагает высочайшую степень либо упрямства, либо беспомощности со стороны одного или обоих. В их отказе произвести требуемого наследника можно было бы предположить акт сознательного протеста против императрицы и ее двора, единственную возможность великих князя и княгини проявить хоть какую-то волю и действовать независимо — то есть, в данном случае, бездействовать. Но тот факт, что взятый на бездействие курс был опасен для них самих, ставя их перед угрозой отстранения от престола как бесполезных, заставляет предположить, что они были не в состоянии помочь себе.

После Пасхи, когда двор переехал в Летний дворец, Екатерина начала замечать, что камергер Сергей Салтыков — тот, который сделал предложение будущей жене, увидев ее качающейся на качелях в Царском Селе — все чаще и чаще появляется на дежурстве. Казалось, он пытается завоевать благосклонность Чоглоковых. Это показалось ей любопытным, так как ни у кого из молодого двора обычно не находилось для пары надзирателей ни одного доброго слова и не появлялось желания проводить с ними время.

Екатерина начала обдумывать, нет ли тут скрытого мотива — и вот на одном из концертов Салтыков дал понять, что намерен соблазнить ее. Екатерина, которая сначала воображала, что держит ситуацию под контролем, спросила его, что он намерен получить от таких отношений. Он ответил ей высокопарными фразами. Она напомнила, что он женат на той, которой всего два года назад оказывал все знаки любви. Он заявил, что ошибся и больше не любит свою жену. Екатерина попыталась сопротивляться знакам его внимания, но…

«К несчастью, я не могла не слушать его: он был красив, как утренняя заря; в этом никто не мог сравниться с ним — ни при императорском дворе, ни при нашем. Ему было не занимать ни ума, ни образованности, ни манер и грации, которые являются прерогативой grand monde (высшего света) и особенно ценятся при дворе»{131}.

Екатерина была легкой добычей. Сергей Салтыков достиг двадцатишестилетнего возраста (на три года старше Екатерины) и имел сексуальный опыт. Он происходил из знатной семьи и, как выразилась Екатерина, «умел скрывать свои недостатки»{132}. Она смогла сопротивляться его уговорам несколько недель. Затем Николай Чоглоков предоставил ему возможность преследовать ее более решительно, организовав на своем острове охоту. Во время этой охоты Салтыков настиг Екатерину, чтобы «начать обсуждать свою любимую тему»{133}. Сначала княгиня хранила молчание, выслушивая торжественные заявления Сергея о любви, но в конце концов вынуждена была признать, что он ей «приятен»{134}. В этот вечер разразился шторм, и компания охотников оказалась запертой на острове в доме Чоглокова до раннего утра. Так как Сергей продолжал изливать на Екатерину страстные признания, она поняла, что при сложившихся условиях может потерять контроль над ситуацией. Она влюбилась. «Я считала, что можно управлять и его, и своим сердцем, но теперь поняла, что задача становится трудной, если не невозможной»{135}.

Прилежная служба Салтыкова при молодом дворе вскоре стала предметом сплетен, которые неизбежно достигли ушей императрицы. Екатерина считала, что именно подозрения относительно ее связи с Салтыковым были настоящей причиной недовольства императрицы, выразившегося в критике внешнего вида молодого двора (тем летом в Ораниенбауме все его члены стали носить однотипную одежду — «серый низ, голубой верх, с черным бархатным воротником и без каких-либо других украшений»{136}). Елизавета, приехав в Ораниенбаум на день (постоянно она жила в Петергофе), заявила также Марии Чоглоковой, что все еще убеждена: именно привычка Екатерины ездить верхом по-мужски мешает ей забеременеть, так что следует запретить ей целый день носиться верхом. Похоже, единственный раз в жизни Чоглокова отказалась ходить вокруг да около в разговоре с императрицей. «[Она] ответила, что дело тут не в моей возможности иметь детей; они, в конце концов, не могут появиться без кое-каких действий, и что хотя Их императорские высочества женаты с 1745 года — по этому поводу еще ничего не было сделано»{137}.

Затем бедная мадам Чоглокова получила свою порцию оскорблений от императрицы — которая наверняка подозревала правду, даже если никто и не осмеливался сказать ей это в лицо прежде. Но теперь она винила Чоглокову и ее мужа в том, что те не вынудили Петра и Екатерину так или иначе иметь сексуальные отношения. После того, как об этом разговоре узнали Сергей Салтыков и камер-юнкер Лев Нарышкин, чье имя также было привязано к имени Екатерины, оба решили, что политически верно будет ретироваться со сцены на несколько недель по причине болезни.

Николай Чоглоков также убрался на месяц в одну из своих деревень, чтобы отсидеться. Пока его не было, его жена в попытке выполнить волю императрицы серьезно приступила к работе с помощью одного из камердинеров великого князя. Они выбрали хорошенькую молоденькую вдовушку немецкого художника Георга Кристофа Грота, который был придворным живописцем Елизаветы и куратором ее коллекции картин, чтобы гарантированно обеспечить запоздалое сексуальное обучение великого князя. По словам Екатерины, «потребовалось несколько дней, чтобы уговорить ее, пообещав, что я не узнаю об этом, а затем объяснить ей, что от нее ожидается и что она должна согласиться сделать»{138}. Мадам Грот должным образом ввела