— То есть вы хотите сказать, диплом?

Заведующий нервно скривил губы в презрительную усмешку икивнул головой худощавому мужчине, сидевшему в углу.

— Ну, видите обстановку? Как тут не сойти с ума? Онидаже не знают разницы между ходатайством и дипломом! А просят учительскиедолжности. Потом начинают нас задирать: жалованья им мало, место отдаленное…

Потолок закачался у меня над головой. Я растеряннооглядывалась, не зная, что сказать.

— Чего вы ждете? — Спросил заведующий ещестроже. — Ступайте. Если не знаете, спросите кого-нибудь… Надо написатьпрошение.

Я направилась к выходу, думая только о том, как бы врастерянности не зацепиться за что-нибудь. Неожиданно в разговор вмешалсяхудощавый мужчина:

— Позвольте мне сказать, ваше превосходительствобей-эфенди. Ханым, хочу чистосердечно дать вам наставление…

Господи, чего он только не говорил! Оказывается, такимженщинам, как я, пристало стремиться не к учительству, а к искусству; и онвообще сомневается, выйдет ли из меня педагог, ибо, как «соизволили сказатьбей-эфенди», мне неизвестна даже разница между «ходатайством» и «дипломом»; но,с другой стороны, проявив усердие, я могу стать, например, хорошей портнихой ибуду таким образом зарабатывать себе на жизнь.

Когда я спускалась по лестнице, у меня было темно в глазах.Вдруг кто-то взял меня за руку, от неожиданности я чуть не вскрикнула.

— Ну, как твои дела, дочь моя?

Это была та самая учительница с фарфоровыми голубымиглазами. Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Гнев и отчаяние душили меня. Ярассказала ей о беседе с заведующим отделом, она ласково улыбнулась и сказала:

— Потому-то я и спрашивала, дочь моя, нет ли у тебязнакомых в министерстве. Но ты не огорчайся. Может, еще что-нибудь получится.Пойдем, я сведу тебя к одному знакомому, он заведующий отделом, хорошийчеловек, да пошлет ему аллах здоровья.

Мы снова поднялись по лестницам. Наконец старая учительницаввела меня в крошечную комнатушку, отгороженную от большой канцеляриизастекленной перегородкой.

Вероятно, в этот день мне просто не везло. То, что я увиделаздесь, не могло меня обнадежить. Господин с очень странной бородкой —наполовину черной, наполовину серой — топал ногами, размахивал руками и кричална дрожавшую, как осиновый лист, старую служанку. Ее положение живо напомниломне мое собственное десять минут назад.

Схватив стоявшую перед ним чашку, он выплеснул в окно кофе,словно это были помои, и чуть ли не пинками вытолкал служанку за дверь.

Я тихонько потянула свою новую знакомую за рукав.

— Давайте уйдем отсюда!

Но было уже поздно: начальник увидел нас.

— Здравствуйте, Наимэ-ходжаным![26].

Я впервые в жизни видела, чтобы» разгневанный человек такбыстро успокаивался. Какие разные характеры у этих чиновников!

Голубоглазая учительница в двух словах рассказала ему обомне. Заведующий отделом приятно улыбнулся.

— Отлично, дочь моя, отлично. Проходи, присаживайся!

Трудно было поверить, что этот кроткий, как ягненок, человектолько что выплеснул на улицу кофе и вытолкнул за дверь старую служанку, трясяее за плечи, словно тутовое дерево.

— А ну-ка, открой свое лицо, дочь моя, — сказалон. — О-о, да ведь ты совсем еще ребенок!.. Сколько тебе лет?

— Скоро двадцать.

— Странно… Ну да что там… Однако ехать в провинцию тебенельзя. Это слишком опасно.

— Почему, эфендим?

— Ты еще спрашиваешь, дочь моя? Причина ясна.

Мюдюр-эфенди[27] улыбался, указывая рукой на мое лицо, делаязнаки Наимэ-ханым, но я так и не поняла, почему для него причина ясна. Наконецон подмигнул голубоглазой учительнице:

— Я не могу говорить лишнего. Ты, как женщина, гораздолучше объяснишь ей, Наимэ-ханым! — Затем он тряхнул бородкой и добавил какбы про себя: — Ах, если бы ты знала, какие злые, какие нехорошие люди живуттам!

— Эфендим, я не знаю, кто эти нехорошие люди, — снаивным удивлением сказала я, — но вы должны помочь мне найти такое место,где их нет.

Мюдюр-эфенди хлопнул себя рукой по коленке и засмеялся ещегромче.

— Вот это чудесно!

Любить или не любить людей я начинаю с первого же взгляда.Не помню случая, чтобы мое первое впечатление потом менялось. Этот человек мнепочему-то понравился сразу. К тому же у него была волшебная борода: повернетсянаправо — перед вами молодой человек, повернется налево — молодой человекисчезает, и вы видите веселого белобородого старца.

— Вы окончили учительский институт в этом году, дочьмоя? — спросил он.

— Нет, бей-эфенди, я не училась в учительскоминституте. У меня диплом

школы «Dames de Sion» [28].

— Что это за школа?

Я все подробно рассказала и протянула заведующему свойдиплом. Очевидно, он не знал французского языка, но виду не подал и принялсявнимательно разглядывать документ со всех сторон.

— Чудесно, превосходно!

Наимэ-ходжаным попросила:

— Милый мой бей-эфенди, вы любите делать добро, неоткажите и этой девочке.

Сдвинув брови к переносице и теребя бороду, мюдюр-эфендизадумался.

— Отлично, превосходно! — сказал оннаконец. — Но здесь чиновники, наверно, не знают диплома этой школы…

Потом он вдруг хлопнул ладонью по столу, словно ему в головупришла какая-то идея:

— Дочь моя, а почему тебе не попросить местапреподавательницы французского языка в одной из стамбульских средних школ?Слушай, я тебя научу, как это сделать. Пойди прямо в стамбульский департаментпросвещения…

— Это невозможно, эфендим, — перебила язаведующего. — Мне нельзя оставаться в Стамбуле. Я должна непременноуехать в провинцию.

— Ну и придумала ты!.. — изумилсямюдюр-эфенди. — Впервые вижу учительницу, готовую добровольно ехать вАнатолию. Знала бы ты, с каким трудом нам удается уговорить наших учителейвыехать из Стамбула! А ты что скажешь, Наимэ-ходжаным?