наново лешак полезет?

Елена и дышать перестала. Вспомнила маленького Лаврушу, что после материного пострига спать не мог. Рыдал во сне, кричал, словно черти опричь сидели и маяли паренька. Все жалился сестрице на бородатого лешака, что с собой в болото тянул, дышать не давал. Как вживую встали перед взором все ночи, что сидела рядом с лавкой брата, говорила с ним тихо, утешала, убаюкивала и держала в своей руке пухлую его ручку. Мамок-нянек гнала, сама брата нянчила, жалела.

– Не уйду, Лавруша. Ты не бойся ничего, рядом я. Всех отгоню, всех побью, – целовала брата в макушку, гладила по волосам.

Парнишка наново улыбнулся, не иначе как успокоился. Отцепился от сестрицы и пошел из ложницы гордо, но не сдержал ребячьего, перепрыгнул через порожек и задал стрекача по сеням до гридни дядьки Петра.

Ольга все доставала из сундука одежки богатые, а уж когда сунулась Елену наряжать, та рукой махнула и отвернулась: слезы прятала от посестры. По ком рыдала и сама не разумела: то ли по себе, неприкаянной, то ли по маленькому братцу, которому долгое время была заместо мамки, то ли по бояричу с блесткими глазами.

– Пустое, Оля. Не надо ничего. Ты уж сама вздень на себя, что хочешь. А я так.

– Еленушка, так ты же….

– Ольга, не надо ничего. Лавр жив, здоров и будет с меня, – вроде и посестре говорила, а вроде и себя утешала.

Замолчали обе и сидели тихо в ложнице до тех пор, пока голосистая Агаша не крикнула из сеней, что боярич Власий на подворье.

Глава 19

У крылечка людно: ратных с десяток, Проха с Ерохой, сам Власий верхом. Кони топотали по снежку, выскрипывали копытами по легкому звенящему морозцу, пускали густой парок из ноздрей. И как-то весело все, отрадно. Промеж ратных смешки легкие, меж Прохи с Ерохой шутейная перебранка.

Влас спешился и подошел к крыльцу, там уж стояли домочадцы – улыбчивые, румяные от мороза. Елена с Ольгой топтались опричь тётки Светланы и молчали. Невместно лезть в мужской разговор. Но молчание-то смотреть не мешает, а потому Влас приметил, как из-под опущенных ресниц поглядывала на него упрямая боярышня. Да и сам в долгу не оставался. Хоть и при урядном прощании, нет-нет, да и посматривал на Еленку.

– Здрав будь, на множество лет, – дядька Пётр спустился с крылечка и поманил за собой Лавра. Тот пошел сторожко, но будто опомнился, выпрямился и уж смотрел гордо, как и должно боярскому сыну.

Власий подбоченился, одну руку положил на подпояску воинскую, а второй накрыл рукоять большого меча. Лавр смотрел внимательно, а уж потом и сам выпрямился, голову высоко вознес, и руку-то тоже положил на новехонький поясок. А вот со второй замешкался: меча-то не было по малолетству.

При ином случае, Власий бы ухмыльнулся, но увидел, как отчаянно сверкнули глаза Елены, как дернулась она к брату, чтобы помочь, чтобы укрыть позор.

– Здрав будь, Лаврентий Ефимович, – залился соловьем Влас. – Вижу, бодр ты, здоров и удал. Ты прими подарок мой прощальный, не побрезгуй. По-соседски, попросту.

Проха соскочил с коня и поднес Власию меч малый, будто нарочно под небольшую ручонку деланный. Влас меч тот принял и подал маленькому Лавру, да не абы как, а с поклоном.

Мальчишка глаза распахнул, вмиг став похожим на сестрицу свою, но сдержал и мальчишеское любопытство, и радость детскую. Поклонился урядно, да вымолвил уж достойно:

– Благодарствуй, Власий Захарыч, – а ручонку-то тянул, как дитя.

Власий и вспомнил брата своего меньшого – Игната. Тот так же мечу мальчишьему радовался.

– Носи, боярствуй, – и помог малолетке нацепить меч, да оправить подпояску непривычную. – Будет теперь куда руку-то класть.

Лавр сверкнул короткой улыбкой, да и положил ладошку на рукоять меча, точь-в-точь, как и сам Влас.

– Спаси тя, дядька Влас, – пропищал Лаврушка, забыв о чинах.

С того все засмеялись, загомонили и стало еще отраднее.

– А у меня-то нет для тебя подарка, – Лавр насупился.

– Ништо. Меч-то от сердца дарю, не за ответ, а так просто, – протянул руку и хлопнул по плечу пацаненка.

– Я с тобой сочтусь, – Лавр тоже хлопнул Власия, только по руке: до плеча-то Сомовского еще расти и расти.

Дядька Пётр, довольный учеником своим, вышел вперед.

– Ну что, в путь? Захару поклон передай, да скажи, что хорошо нам тут, – обнял большого племянника.

– Передам, – Власий прихлопнул тяжелой ладонью по спине Петра и прошептал. – Дядька, сбереги их тут.

Пока обнимался, смотрел на Еленку. Та молчала, но подглядывала, а когда напоролась на взгляд Власа, смутилась. Боярич, дурной, будто после жбана бражки, улыбки не сдержал.

– В добрый путь, – Светлана сошла с крыльца и поцеловала Власия. – Дай бог.

– Спаси тя, – Влас поклонился доброй женщине, кивнул дружески Лавру, а потом… – Елена Ефимовна, ты б проводила до поворота. Дело у меня к тебе, поговорить бы.

А потом едва смехом не подавился! Еленка-то глаза распахнула, вздрогнула и уцепилась руками за столбушок крылечный. Не иначе как испугалась, что свезет со двора.

– Иди, Ленушка, иди, – добрая Светлана подтолкнула боярышню. – Я уж за Лаврушей присмотрю. Не опасайся.

– Так … это… не могу я, – Елена держалась за деревяшку крепенько.

– Прогуляйся, передохни от забот-то, – Светлана улыбалась, брови гнула весело. – Какая в том беда?

Власий и не сдержался:

– И то верно, Елена Ефимовна. Не все ж тебе хлопотать. Идем нето, пройдемся. Не бойся, не украду.

А уж потом смотрел, как насупилась она, как полыхнули щеки гладкие ярким злым румянцем.

– Ленушка, вот, рукавички-то, – Ольга протягивала боярышне меховые варежки.

С того Еленка и вовсе озлилась: Власий приметил, как брови ее выгнулись красивой дугой, а глаза синие потемнели, будто вода в реке по осени.

– Власий Захарыч, так тут и говори. Чай вокруг не чужие, – и все держалась за деревяшку.

– Так и я не проходимец какой, – едва не подмигнул рассерженной девушке. – Тебе со мной бояться нечего.

Уж все