иначе бы знала, верно? Такое, что я видела сегодня в негостеприимном доме, набитом страшными чудесами, точно не пропустишь. Но я собственными глазами видела, как это вещество убило человека, но не подействовало на меня.

Яр был прав.

Я пытливо взглянула на него. Почему он не договорил? Чтобы привязать к себе? Пресечь попытки к бегству? Он думает, я не уйду от него, пока не узнаю правды? Размечтался.

«Ягуар» плавно вырулил на дорогу, и мы покинули переулок. Дорога, залитая светом фонарей, была пустой. Некого просить о помощи. Некуда бежать. Он уже столько раз ловил меня и возвращал в машину. Может, ему надоело, и он решил привязать меня к себе этой тайной. Он может и лгать.

Но рассчитывать мне больше не на кого. Я вспомнила попытки найти защиту в доме Анжелики. Как наивно это выглядело… Все обхохотались, наверное. Стало по-детски обидно — несправедливость всегда ранит, даже если она исходит от тех, от кого глупо ждать сочувствия и понимания. Так обидно, что я склонила голову и аккуратно провела большим пальцем по нижнему веку.

Он заметил.

— Не плачь, — попросил Ярцев. — Ну что с тобой? Ничего плохого не происходит.

— Я хочу домой, — призналась я. Все расплывалось от слез, стоящих в глазах: приборная доска, четкий профиль Яра, огни фонарей.

— Пойдешь когда-нибудь.

— Когда?

— Это не от меня зависит, — не отрывая взгляда от дороги, он предложил салфетку из бардачка. Она пахла лимоном и была мягкой. Такие в ближайшей аптеке не купишь.

— Ты просто устала, — пояснил он. — Завтра станет лучше… Ты голодна? Сейчас поедем поужинать.

Я забыла, когда ела в последний раз, но после всего увиденного и пережитого кусок не полезет в горло. В желудке пусто, но чувства голода не было, словно организм пребывал в шоке. Я вспомнила про внешний вид и завозилась на сидении, поправляя платье. Ужинать в таком виде? И его не волнует, что кто-то нас обязательно заприметит?

Послюнявив платок, я начала оттирать грязные колени. Нервы успокаивались — простые действия снимали напряжение, а мне и нужно было отвлечься.

Кажется, я с ним надолго. Я косилась на Яра, пытаясь представить, как вести себя дальше. Не похоже, что он опасен, но сексуальная возбудимость меня беспокоила. Мне не хотелось с ним близости, а в новом виде и подавно.

При одной мысли об этом сжалось нутро. Сейчас мы едем на ужин, а что дальше? Совместный ночлег?

Надо улучшить момент и сбежать. Плевать, кто я. Раньше жила, горя не знала, и дальше проживу. Подальше от его шаловливых рук и непристойных предложений.

Внезапно Ярцев начал сбрасывать скорость и остановился на обочине.

Я нервно скомкала в кулаке салфетку. Что он задумал?

— Что-то случилось?

— Случилось, — Ярцев включил верхний свет. Бледный и осунувшийся, он вдруг лег на руль. Лбом уткнулся в обод и крепко зажмурился. — Ужин отменяется… Дай мне…

Он обхватил живот одной рукой, сжимая рану на боку, а вторую протянул мне и требовательно встряхнул кистью. Яр не закончил, но я поняла без слов и полезла в бардачок за остатками обезболивающего. За несколько часов он использовал почти все.

Я вложила шприц в дрожащую ладонь.

— С вами все в порядке? — я наклонилась, пытаясь заглянуть в глаза.

Ему становилось все хуже, а это плохой знак. У Яра задеты потроха, такую рану простой ниткой не стянешь.

Он вколол остатки и минут десять пытался отдышаться, корчась на сидении. Затем выпрямился и вывернул руль, посылая «ягуар» в противоположном направлении. Машина вертко развернулась, шурша шинами.

— Меняем планы, — хрипло пробормотал Яр. — Все хуже, чем я думал.

Я узнала дорогу: мы возвращались на лоно природы — в лесную сторожку, где я зашивала его в первый раз. Мы подъехали к скрипучему полуразрушенному крыльцу.

Ярцев бросил машину наискосок дороги и с трудом выбрался наружу. Он немного прошел вперед, опираясь на капот и остановился. Пальцы так впились в металл, что побелели. Он смотрел на темные деревья и его шатало.

Я вылезла из машины и нерешительно ее обошла.

— Что с вами? — нахмурилась я. — Вы как?

— Хреново, — признался он.

Но ответ уже был не нужен — все очевидно.

Ладонь заскрипела по капоту, когда он пошел вперед. Обтянутая пиджаком спина напряглась. Ярцев ухватился за столбик, поддерживающий навес над крыльцом и взобрался по ступеням.

— Иди сюда.

Я вошла в дом вслед за ним. Ярцев завозился со спичками на полу и в темноте разгорелся нервный огонек свечи.

Он опустился на пол, осторожно оперся спиной на стену и поерзал, словно искал место поудобнее.

Одной рукой откинул полу пиджака и неловко расстегнул рубашку. Пальцы слушались плохо, лицо стало влажным от пота и покраснело. Взгляд помутнели как у рыбы, долго пролежавшей на берегу.

Пистолет ему мешал, и он попытался стянуть кобуру.

— Помоги, — прохрипел он.

Я подползла на коленях, просунула ладонь под пиджак, не зная, что делать дальше. Своими пальцами он помог найти застежку, и я сняла кобуру, аккуратно выправляя ее из-под пиджака. Пистолет он забрал и положил у свободной руки. Когда я случайно коснулась кожи, то чуть не обожглась: Яр в лихорадке.

Я присела поближе и робко прижала ладонь к влажному лбу.

— Рана воспалилась? — пробормотала я. — Или что похуже.

А если он опять покроется слизью? Поймав взгляд измученных, но осмысленных глаз, я немного успокоилась. Он остался ироничным и уверенным в себе, даже улыбнулся по-старому — сквозь боль, но чувственно.

Я опустила глаза и развела рубашку в сторону. Рана не только воспалилась, она разошлась — сквозь бинт проступила кровь.

Неловкими пальцами Яр размотал буро-серые тряпки, в которые тот превратился.

— Твою мать, — пробормотал он, рассматривая рану.

Живот вымок от густой, почти черной крови. Кожа вокруг стала ярко-красной с темной каймой. Даже неспециалисту понятно: дерьмовое дело.

— Заражение, — решила я. — Я же говорила, что нужны антибиотики… Вам надо к врачу.

— Мне нельзя, — выдохнул Ярцев, устраиваясь удобнее, чтобы не напрягать живот, но видеть рану. — Ничего, отлежусь. Дай…

Он протянул руку по направлению к углу и замолчал, часто сглатывая от боли.

— Салфетку? — подсказала я. — Воды?

— Да, — выдавил он.

Я отыскала упаковку стерильных салфеток и подтащила канистру. Воды почти не осталось… Намочила кусок марли и подсела к нему. Когда я провела ею поверх раны, стараясь делать это осторожно, то подумала, что обожгусь. Живот был горячим, а прохладная вода создавала контраст.

Ярцев тяжело дышал, расслабившись. Я заметила, что прикосновение воды ему приятно. Из раны медленно и надоедливо сочилась кровь, а сама она выглядела черным провалом.