Если кто-то пугает людей, все думают, что он должен быть плохим. Но когда ты был рядом с Отцом, ты почти всегда был напуган до смерти: ты боялся, что однажды он действительно узнает, какой ты, и сделает с этим что-нибудь.

Я не собирался говорить, почему мне не нравится его птица, но я сделаю это только для того, чтобы вы поняли. Это была совсем не милая птица. Она была грязной и не пела. Иногда она шумела, когда мне этого не хотелось, и питалась рыбьими потрохами и тухлым мясом. После того, как я узнал Отца получше (это было в Дорпе и на лодке Вайзера), я увидел, что птица была точно такой же, как я, за исключением того, что она была птицей, а я — человеком. Отец точно знал, насколько мы плохи, но все равно любил нас. В глубине души, я думаю, он любил всех, даже Джали и Джугану. Некоторых он любил больше, чем других, особенно нашу мать. Но он любил всех, и пока не встретишь кого-то вроде него, никогда не узнаешь, насколько это было страшно.

Он был хорошим человеком, как я и говорил выше. Он был, наверное, лучшим человеком на свете, и я думаю, что, когда кто-то становится действительно хорошим человеком, таким же хорошим, как и он, правила меняются.

— Давным-давно, — сказал он мальчику, — эта девушка была кем-то вроде принцессы здесь, на твоем витке. Ее звали Силиния. Ты слышал о ней?

Мальчик ответил, что нет.

— Она умерла здесь много лет назад — нет, много веков назад. Теперь она должна найти свою могилу.

— Вы все призраки. — Мальчик оглядел нас. Он не боялся, а если и боялся, то никак этого не показывал. Но и не улыбался. В любом случае, его лицо не слишком годилось для улыбок. — Когда ты был здесь раньше, то сказал, что вы не призраки.

— Это потому, что ты имел в виду духов умерших, — объяснил Отец. — Мой сын и я живы, как и Джугану, человек, который послал тебя к нам. Эта девушка, однако, призрак, и мы должны ей помочь. Ты нам поможешь?

Он действительно помог. Он привел нас к старому каменному зданию, где стояло множество гробов. Предполагалось, что они будут стоять на каменных полках, но большинство из них валялись на полу и многие пустовали.

— Сюда, — сказала девушка и пошла в самый темный угол. Я не думал, что там что-то есть, но Отец зажег свет рукой, и она оказалась права. Там стоял маленький гробик, наполовину меньше остальных, сдвинутый в сторону. Он был весь покрыт паутиной, так что его было гораздо легче пропустить, чем заметить.

Она немного посмотрела на него, и Отец спросил, не лучше ли ему погасить свет. Она сказала «нет», но он закрыл ладонь так, что стало почти темно. В конце концов она сказала, что это бесполезно, нам придется снять крышку. Для этого потребовался специальный инструмент, но отец сделал его и отдал мальчику. Он сказал, что, поскольку мальчик единственный, кто действительно находится здесь, будет лучше, если это сделает он.

— Я просто делаю вид, что вы действительно здесь? — спросил мальчик. Но Отец уже отошел в угол и не ответил. (В тот момент мне показалось, что отец был всего лишь тенью и слабым проблеском света, словно в стене была щель, через которую проникал солнечный свет.) Наконец я сказал: — Это не совсем так. Тебе лучше вынуть эти винты, как сказал Отец. — Хотя я не уверен, что мальчик меня услышал.

Но все равно он это сделал. Я не думаю, что инструмент, который сделал Отец, был правильным, потому что мальчик постоянно останавливался, чтобы осмотреть его. Он использовал его некоторое время, вынимая один винт. Затем останавливался и изучал его, закрывал глаза и снова изучал. Так что это заняло некоторое время, но в конце концов он вынул последний, огляделся в поисках Отца и спросил, не следует ли ему снять крышку.

Отец стоял на коленях, снова и снова рисуя знак сложения, как он иногда делал, и не ответил, но девушка сказала: «Да! О, да! Снять!» Это было забавно, потому что я видел, что мальчик слышит ее, но не видит.

Я подошел поближе, чтобы заглянуть внутрь, и птица села мне на плечо. Она в первый раз была такой дружелюбной, и я не был уверен, что мне это понравилось. Я все еще не уверен.

Только все оказалось не так просто, как мы думали. Крышка застряла, и мне пришлось встать на колени с другого конца и бороться с ней. Мальчик мог видеть меня и слышать тоже, и я видел, что ему стало легче от этого. Это подсказало мне кое-что относительно нашего пребывания на Витке красного солнца — то, чего я раньше не знал. Мы становились там более реальными, когда занимались чем-то вместе с людьми, которые действительно там были. А когда мы этого не делали, то становились менее реальными даже друг для друга.

Может быть, даже для самих себя, но я в этом не уверен.

Тем не менее, я думаю, что, когда Отец хотел вернуть нас обратно, именно это он и делал. Он думал о нас, а вовсе не о Витке красного солнца, и каким-то образом своими словами и поступками заставлял нас думать так же.

После долгой возни мы сняли крышку. Какое-то время мы думали, что там может быть какой-то потайной замок, но она просто застряла. На коробе и крышке были металлические уголки, и они приржавели друг к другу. Когда они освободились, девушка стала гораздо более реальной и даже оттолкнула нас. Ее лицо было просто ужасным. Словно единственное, чего она хотела во всем этом витке, находилось внутри гроба.

Может быть, так оно и было, но она не сразу добралась до этого. Внутри лежал запаянный ларец (я думаю, именно так вы бы его назвали) из листового свинца. У мальчика был маленький нож, и он разрезал свинец с широкого торца и по обеим сторонам. Тогда мы ухватились за полосу и смогли ее отодрать.

Внутри почти ничего не было, только грязь, волосы, старые кости и немного драгоценностей. Почти ничего. Я думал, что мальчик возьмет кольца и прочее, но он этого не сделал. После того, как я осмотрел ларец, я снова посмотрел на девушку, чтобы узнать, что она думает об этом, и она сказала: «Я умерла молодой. Должно быть, это произошло почти сразу после того, как меня сканировали для Витка». Она обращалась к Отцу, а не ко мне, ее речь перестала звучать как у его птицы.

Он полностью раскрыл ладонь. Свет стал таким ярким, что у меня заболели глаза. У птицы есть тонкое полупрозрачное веко, которое она использовала на ярком солнце, и, когда я в следующий раз взглянул на нее, оно у нее было.

— Мне кажется, да, Силиния, — наконец сказал Отец. Судя по тому, как он это сказал, я понял, что больше он ничего ей не скажет. Хотел бы я знать, как такое делается. Я пробовал, но мой голос никогда не звучит правильно.

Когда загорелся яркий свет, Отец стал выглядеть гораздо более реально. Не знаю, как мы с птицей — я тогда не очень-то обращал на нас внимание, — а вот девушка стала совсем тонкой и расплывчатой.

А потом она исчезла. Как будто она была водой в чаше, а грязь в свинцовом гробу была землей, и кто-то, кого мы не могли видеть, вылил ее туда. Может быть, свет.

Когда она исчезла, отец снова закрыл ладонь. Мальчик хотел знать, не следует ли ему поставить крышку на место.