— Представь себе виток, такой старый, что даже времена года в нем стерлись, — сказал Отец, — виток, на котором когда-то были такие же джунгли, как у вас, с широколистными растениями, множеством цветов и огромными деревьями. В наше время для этого слишком холодно, и когда люди этого витка говорят о нашем, они имеют в виду пятьсот лет.

Солнце красное. На тенеподъеме всегда холодно, и прохладно даже тогда, когда Красное солнце находится в зените. Весь день напролет можно видеть звезды, если только они не скрыты облаками. Подумай о витке, где нищие убивают бродячих собак ради их шкур.

Он говорил еще довольно долго, а потом сказал:

— Что наполняет твое воображение, Джугану? Куда летят твои мысли? Будь честен со мной.

— Я думал о витке, который ты описал, — сказал Джугану, — о витке, в которым мы были, и о лодке крылатой женщины.

— О чем еще?

— Что я буду там таким же человеком, как ты, лучшим человеком, чем ты, Раджан, потому что я буду моложе и сильнее, таким же молодым и сильным, как твой сын, и мне не придется питаться от него, чтобы стать сильным. Ты знаешь, как мы размножаемся, Раджан? Мы, Народ?

— Я знаю, что ваши яйца должны полежать в нагретой солнцем воде. И больше ничего.

— Нет муж, — сказала птица. — Народ? Никогда! Нет Виток, — и я понял, что это Сцилла. — Нет там. Хорош! Плох вещь!

Джугану сел:

— Мы там! Они привели нас! Мы повсюду!

Отец заставил его лечь и велел Сцилле молчать, если она хочет сделать то, что сказала ей Великая Сцилла. После этого она почти ничего не говорила. А может, и вообще ничего.

— А как вы размножаетесь, Джугану? Если это не слишком личное, мне было бы интересно узнать.

— Мужчина должен построить хижину ради приличия, — начал Джугану своим старым надтреснутым голосом. — Он выбирает хорошее место, уединенное место, где солнце, которое ты называешь коротким, целует воду. Он строит ее из маленьких зеленых веточек, сплетенных вместе. Нам трудно сплетать их, но мы можем это делать, и если мужчина хочет спариваться, то именно это он и должен сделать.

— На Зеленой, — сказал Отец.

— Всегда на Зеленой. Ваши воды недостаточно теплые для нас, и в них нет правильной жизни. В воде должна быть правильная жизнь, иначе дети будут голодать.

Он строит хижину, украшает ее цветами и уходит на целый день. Когда он возвращается, там, возможно, никого нет, и его цветы завяли. Он уносит их подальше и бросает в воду, а утром собирает свежие, еще больше прежнего, и снова украшает ими хижину. И снова он уходит.

Вечером он возвращается. Цветы, которые он сорвал в то утро, поблекли, а листья на зеленых ветвях, из которых он построил свою хижину, стали вялыми и желтыми. Он уничтожает ее, далеко уносит увядшие ветви и бросает их в воду. На следующее утро он начинает строить новую хижину, более высокую, длинную и более искусно сплетенную, чем первая. Он должен строить целый день. На следующий день он украшает ее цветами как внутри, так и снаружи. А потом уходит.

К тому времени я уже и сам был готов уйти, но Отец лежал очень тихо и ждал продолжения. Их кровать была всего в двух кубитах от моей, и он лежал на ближайшей ко мне стороне. Так что я мог довольно хорошо видеть его лицо, просто повернув голову, и он выглядел так, словно слушал что-то важное.

— На этот раз женщина пришла, — сказал Джугану. — Она лежит в его хижине. Откуда он знает? По тысяче признаков и ни по какому. Возможно, какое-то маленькое растение, которое он пощадил из-за красоты его листьев, было растоптано. Возможно, она взяла один цветок из его хижины, чтобы носить его.

Он знает. Тогда он меняет себя, становясь молодым и сильным человеком. Внутри...

— Ты не можешь этого сделать, — сказал я. Это заставило Отца посмотреть на меня.

— Она сделала себя такой женщиной, о какой мечтают молодые люди. Ты рассказал мне о своей дочери Джали, о том, как она была прекрасна. Твой сын тоже мне рассказал. Вот как выглядит женщина, когда он видит ее в полумраке хижины, которую он построил и сделал красивой для нее. Все эти вещи, ты понимаешь, являются их обещаниями друг другу. Их обещаниями относительно детей, которые у них будут. Ты, Раджан, поймешь, что я имею в виду. Твой сын не поймет и не должен понимать.

— Да, я понимаю, — сказал Отец. — Пожалуйста, продолжай.

— В его хижине они любят так, как любят мужчины и женщины. Это игра, в которую они играют. Я думаю, Раджан, что ты можешь догадаться, что это за игра.

— Сказать птиц, — сказала его любимая птица.

— Для нее он — человек, а она для него — человеческая женщина. Он говорит ей, что прилетел на Зеленую на посадочном аппарате, как это делают люди, а она говорит ему, что убежала из дома своего отца и случайно наткнулась на его прекрасную хижину. И это вовсе не ложь.

Я хотел сказать, что это ложь в чистом виде, но Отец сказал:

— Да, это не ложь. Я понимаю. Это настоящая драма.

— Вот именно. Они не только актеры, но и зрители. Я был актером, Раджан.

— Я понимаю, — снова сказал отец.

— Это длится всю ночь. Утром, когда горячие поцелуи солнца падают на воду, они говорят: «Мы должны умыться после такой горячей любви». Они плавают вместе, и она выпускает свои яйцеклетки, а он — свою сперму, и все кончено.

После этого никто из них ничего не говорил. Птица что-то говорила, но это была не Сцилла и ее слова не имели смысла. Наконец заговорил я:

— Джугану, Отец хотел бы знать, что мешает нам идти туда, куда мы хотим.

Отец велел мне помолчать, но я сказал:

— Ну, я думаю, что он должен сказать. Ты собираешься отвести его туда, где он сможет стать настоящим мужчиной. Я думаю, что он обязан рассказать, что у него на уме.

— Он сказал, — ответил Отец, и это заставило меня замолчать.

Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем Отец снова заговорил, но очень много. По-моему, он думал о том, что сказать. Когда он снова заговорил, его голос был так тих, что я едва расслышал.

— Скоро наступит вечер, — сказал он. — Если мы все еще не уйдем, то поднимемся на крышу этого дома. Стоя на черепице, я буду показывать, и вы будете всматриваться, пока, наконец, не увидите тусклую красную звездочку. Она очень, очень далеко отсюда. Подумайте об этом сейчас: небо — усыпанный бриллиантами черный бархат на дне могилы, и среди бриллиантов — мельчайшая капля крови.

Вокруг этой звезды вращается виток, древний виток. На этом витке, Джугану, есть старый город, который ты видел, а через него протекает река. Вода в ней мутная и грязная, и кажется, что она почти не шевелится. Ты знаешь эту реку, ты плыл по ней. В этой реке есть женщины, женщины, которые приплывают из моря. Я говорю не о поддельных женщинах морской богини, а о настоящих женщинах. Некоторые из них высотой с башню, некоторые — не больше детей. Волосы у них зеленые и, когда женщины плывут, струятся за ними, соски черные, глаза, губы и ногти — красные, как кровь.