Хари Мау повторил:

— За себя ты не боишься?

— Боюсь ли я умереть? — Он покачал головой. — Нет, не боюсь. В некотором смысле это было бы облегчением, смягчением неудачи. Могу ли я тебе довериться?

— Конечно! Я же твой друг.

— Чего я боюсь, так это показать свой страх. Я боюсь, что закричу, когда последует толчок и раздастся взрыв.

Хари Мау принес ему вату, и он с благодарностью засунул ее в уши.

— Ты должен спрятать голову под крыло, Орев, и притвориться, что спишь. Отгородись от шума, насколько это возможно.

— Нет слышать?

— Да, — твердо сказал он. — Нет слышать, — и с одобрением наблюдал, как Орев прячет голову под крыло.

Он хотел устроиться на диване рядом с остальными, возможно, рядом с Хари Мау, но Хари Мау провел его подальше вниз, ближе к носу посадочного аппарата, ближе к тому странному месту, куда когда-то ходил Шелк, и откуда можно было — еще находясь в Витке — видеть звезды. Он находился…

Он вытянул шею в тщетной попытке заглянуть себе за спину.

Двумя или тремя рядами ниже. По крайней мере, три ряда, решил он, а скорее всего — четыре. По крайней мере, этот посадочный аппарат не был забит до отказа, как тот, в котором они с Крапивой прилетели на Синюю.

Где же она теперь? Он попытался представить себе ее и то, что она делает, но обнаружил, что может представить только гораздо более молодую Крапиву, арендующую складные стулья. «Я рассеян, — сказал он себе, когда легкая дрожь сотрясла посадочный аппарат. — При таких обстоятельствах, как эти, я обречен быть рассеянным».

Циновка, сплетенная из расщепленных стеблей какого-то тропического растения. В Гаоне будет очень тепло. Он вздрогнул.

Кто-то вскрыл даже стены, чтобы украсть проволоку. Если бы он, Хари Мау и все остальные были счастливчиками, то вор оставил бы изоляцию разбросанной повсюду, и тогда ее вернули бы на место и спрятали за циновкой. А если бы они не были ими, то она бы пропала и ее заменили бы грубой и грязной шерстью забитого скота или чем-то в этом роде.

Нет, в Гаоне не едят скот. Так сказал Хари Мау. Скот принадлежит богине-матери, Питающей Ехидне, как и змеи. Что касается змей, здесь, конечно, все было понятно. В Вайроне дело обстояло так же, в какой-то степени. Но скот? Хотя, если подумать, скот ассоциировался и с Ехидной, и с Пасом. Дождь от Паса, трава от Ехидны — старая поговорка. Дождь, соитие богов.

В Гаоне, сказал Хари Мау, Ехидне предлагают скот, но его никогда не едят. Животное сжигают на алтаре целиком. Это кое-что говорит о размерах алтарей в Гаоне, а также о запасе древесины, конечно же.

В стекле справа от него появилось лицо монитора, почти человеческое, хотя и расплывающееся вокруг рта:

— Через тридцать секунд мы отчалим к планете под названием Синяя. Ремни надежно прикрепляют вас к дивану.

— Да, — сказал он без всякой необходимости. — Да, я так думаю. — Он хотел спросить, доберутся ли они туда, прибудут ли и благополучно ли приземлятся, но не стал.

— Если вы страдаете от сердечных заболеваний, то лучше всего вам остаться в Витке, — напомнил ему монитор.

— Я не страдаю. — Раздался кратковременный рев, оглушающий даже сквозь вату. Посадочный аппарат задрожал от ярости, которую его строители никак не могли предвидеть.

— Все в порядке? — спросил он.

— Я проверяю наши возможности, патера Шелк.

Ошибка простой машины вывела его из себя; и, что еще хуже, Орев высунул голову из-под крыла, чтобы послушать:

— Хорош Шелк!

— Я не Шелк, — сказал он монитору. — Тебя неправильно информировали.

— Ваше имя есть в моем списке пассажиров, патера Шелк.

— Составленном Хари Мау, разумеется. — Он не смог изгнать горечь из своего голоса.

— Сначала я отделюсь от Витка, — сказал монитор. Наверху другие мониторы говорили то же самое. — Когда я наберу достаточную высоту, я включу свои двигатели. Как только они замолчат, вы сможете передвигаться по посадочному аппарату, Хари Мау. Вам будет нехорошо. Пожалуйста, используйте гигиеническую трубку, чтобы поддерживать чистоту вокруг вас.

Ему вдруг пришло в голову, что прошло по меньшей мере две минуты с тех пор, как монитор сообщил, что они отправятся через тридцать секунд. Он попытался найти свою гигиеническую трубку и обнаружил, что она отсутствует.

— Она будет активирована при приступе. Вы отвечаете за свою территорию, Хари Мау.

Это потому, что он настаивал на том, что он не Шелк, решил он. Вслух он сказал:

— У меня нет гигиенической трубки, монитор, и меня не стошнит. Я уже путешествовал на посадочных аппаратах. Я даже прилетел сюда на этом. И ни разу не болел.

— Нет болеть, — подтвердил Орев.

— Сначала я отделюсь от Витка, поттер Шулк. — Пятно вокруг рта монитора расползалось по его лицу, как раковая опухоль; нижняя половина этого лица переместилась вправо, а затем резко вернулась на свое место. — Когда я наберу высоту, запускайте мои двигатели. Вы можете двигаться по мне. Пожалуй, пользуйте гигиенический. — Размытое серое лицо монитора замерцало, а затем исчезло.

Это была смерть, увертюра смерти. Этот посадочный аппарат слишком сильно поврежден, чтобы летать. Хотя они и долетели на нем до полюса, он уже никогда не сможет вернуться на Синюю. Он взорвется, когда заработают ракетные двигатели, или разобьется, когда попытается приземлиться, или оставит их плавать в бездне, чтобы они умерли от голода, и, возможно, их навестили бы инхуми.

— Я добрался туда. Добрался. Я вернулся в Вайрон, где искал Шелка. — Внезапно осознав, что говорит вслух, он стиснул зубы.

— Хорош Шелк!

— Положи голову под крыло, а то оглохнешь. Ты вполне можешь оглохнуть в любом случае.

Орев послушно спрятал свою увенчанную алым голову под угольно-черным крылом.

— Нет, летать. — Это был просто шепот. — Быть здесь.

Это была лучшая часть его жизни — те дни, которые он провел с генералом Мята и Шелком во Дворце кальде. Как мало их было тогда! Очень, очень мало. Часы, проведенные во дворце Шелка, и часы, проведенные на лодке с Саргасс.

— Я был счастлив дважды, — сказал он птице голосом, который сам едва мог расслышать. Перед его глазами проплыл черепаховый гребень, и он пробормотал: — Большинство людей не бывают счастливы даже один раз, — и тут ему стало очень плохо, несколько раз его стошнило.

Находясь в самой нижней части посадочного аппарата, он казался подвешенным в небе. Слева от него вспыхнуло Короткое солнце, милосердно затененное потемневшим куполом. Справа от него сияли звезды, и Синяя лежала у его ног, как потерянная игрушка. Дом.

Хари Мау присоединился к нему, пристегиваясь ремнями безопасности: