— горизонт чист, — тихо закрыла дверь, поставила табуретку и достала из кармана широкую бутылку из синего стекла, наполненную какой-то прозрачной жидкостью. Вытащив пробку, она щедро глотнула, конвульсивно двигая узкой длинной шеей.

Миссис Фергусон молча наблюдала за процессом с видом беспристрастного аналитика, словно сравнивала поведение миссис Толливер с предыдущими случаями.

Наконец та опустила бутылку и какое-то время стояла неподвижно, затем передала мне и рухнула на стул, тяжело дыша.

Я по возможности незаметно вытерла горлышко рукавом и сделала символический глоток. Это и впрямь был джин, густо приправленный ягодами можжевельника, чтобы скрыть дрянное качество, но довольно крепкий.

В свою очередь, миссис Фергусон тоже отпила приличный глоток, и так мы передавали бутыль по кругу, обмениваясь любезностями. Утолив первую жажду, миссис Толливер существенно оттаяла и сделалась чуть ли не дружелюбной. Тем не менее я дождалась, пока бутылка почти опустеет, и лишь тогда задала самый волнующий вопрос:

— Миссис Толливер, те люди, что привезли меня… Вы, случайно, не слышали, они не упоминали моего мужа?

Надзирательница поднесла кулак к губам, подавляя отрыжку.

— Мужа?

— Насчет того, где он, — пояснила я.

Она поморгала, тупо уставившись в пространство стеклянными глазами.

— Я не слышала… Разве что Толли знает…

Миссис Фергусон протянула ей бутылку — мы сидели рядом на кровати, больше негде было, — чуть не свалившись в процессе.

— А может, спросишь у него? — намекнула она.

Миссис Толливер неловко поежилась.

— Ой, нет… Он со мной такое не обсуждает. Не мое дело.

Я обменялась взглядом с миссис Фергусон. Та едва заметно покачала головой — лучше не настаивать.

Делать нечего… Я собрала остатки терпения и попыталась прикинуть, сколько бутылок джина я смогу себе позволить и какой от них будет прок.

* * *

В ту ночь я лежала неподвижно, вдыхая сырой спертый воздух с миазмами плесени и мочи. От Сэди Фергусон, лежащей рядом, исходил слабый запах застарелого пота, перебиваемый мощной струей джина. Я попыталась закрыть глаза, но каждый раз накатывали волны клаустрофобии: оштукатуренные стены придвигались все ближе и ближе… Я судорожно вцепилась в грубую ткань матраса, еле сдерживаясь, чтобы не броситься на запертую дверь. Так и вижу себя со стороны, молотящую кулаками, срывающую ногти в кровь о твердое дерево, и никто не слышит моих криков, никто не придет…

А что, такое вполне возможно. Вечером миссис Фергусон просветила меня на тему непопулярности шерифа Толливера. Если на него нападет и вытащит из дома разъяренная толпа — или, к примеру, он сам сбежит, — вряд ли они с женой вспомнят про заключенных.

Тогда найдут нас — и убьют в припадке ярости. Или не найдут, а возьмут и подожгут дом. Кладовая построена из кирпича, а вот прилегающая кухня — из бревен; несмотря на сырость, дом вспыхнет как факел, останется лишь одна чертова кирпичная стена…

Я старательно сделала глубокий вдох, невзирая на запахи, выдохнула и решительно закрыла глаза.

«Довольно для каждого дня своей заботы»[166] — любимое выражение Фрэнка и, в общем-то, вполне разумное.

Смотря каким выдался день, возразила я мысленно.

Правда?

Вопрос прозвучал настолько явственно, что я даже уловила — или вообразила? — сдержанную иронию, присущую Фрэнку.

Ну вот, пожалуйста, приходится вести философские споры с призраком! А я думала, хуже уже не будет…

Зато мое внимание сошло с заезженной колеи тревоги. Я почувствовала некое приглашение — или искушение? Желание поговорить с ним, спрятаться в разговор, пусть даже односторонний… и воображаемый.

Нет, я не стану тебя использовать. Нехорошо, что я вспоминаю о тебе лишь тогда, когда нужно отвлечься.

А просто так не вспоминаешь?

Вопрос всплыл в темноте закрытых век. Я словно воочию видела его лицо, поднятую бровь, легкую улыбку. Странно: я так давно не думала о нем, что уже должна была забыть, как он выглядит, — однако не забыла.

Наверное, это и есть ответ на твой вопрос. Спокойной ночи, Фрэнк.

Я повернулась на бок, лицом к двери, вновь закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на процессах, происходящих в теле, — это частенько помогало, приносило утешение. Прислушиваться к журчанию крови в сосудах, к глубинному бурлению органов, мирно функционирующих без малейшего управления с моей стороны — все равно что сидеть в саду и слушать жужжание пчел в ульях…

Так, стоп! Сердце подпрыгнуло от воспоминаний, словно от укуса пчелы…

Я сосредоточилась на своем сердце: физический орган, толстые мягкие полости, тонкие клапаны… И болезненные пустоты.

Джейми… Зияющая дыра, холодная и гулкая, словно трещина в леднике.

Бри. Джемми. Роджер. И Мальва — крошечная, незаживающая язва…

Прежде мне удавалось игнорировать шуршание и тяжкие вздохи соседки, а вот руку, скользнувшую вдоль шеи к моей груди, не заметить было трудно. Я медленно выдохнула. Совершенно без всяких усилий моя грудь легла в ее ладонь, сложенную горстью; большой палец нежно провел по спине вдоль позвоночника.

Потребность в утешении, жажда поддержки… Я и сама не раз принимала и отдавала ее, часть хрупкой паутины человечества, постоянно рвущуюся и обновляющуюся. Однако в прикосновениях Сэди Фергусон содержалось нечто большее, чем желание тепла в темную ночь.

Я подняла ее руку, осторожно сжала пальцы и решительно отвела от себя, положив на ее собственную грудь.

— Нет… — тихо сказала я.

Она помедлила, придвинулась теплыми бедрами, повторяя изгибы моего тела, предлагая убежище.

— Никто не узнает, — прошептала она, все еще надеясь. — Я помогу тебе забыть… ненадолго…

Ее рука нежно, приглашающе погладила меня по бедру.

Если бы она действительно смогла, я бы, может, и поддалась… Нет, это не мой путь.

— Нет, — сказала я тверже и отодвинулась, насколько позволяла кровать — дюйма на полтора. — Извини.

Какое-то время она молчала, затем тяжело вздохнула.

— Ну ладно… Может, потом…

— Нет!

Шум на кухне стих, и в доме воцарилась тишина — не та, что бывает в горах, колыбели ветвей, шепчущих ветров и бездонной глубины звездного неба… Нет, то была тишина города, потревоженная дымом, туманным отсветом очага и свечи; наполненная дремотными мыслями, освобожденными в темноте от здравого смысла.

— Можно я тебя обниму? — спросила она с тоской в голосе, касаясь моей щеки. — Больше ничего!

— Нет, — повторила я, но все же взяла ее за руку, и мы уснули, целомудренно и крепко, держась друг за друга.

* * *

Сперва мне показалось, что нас разбудил ветер, стонущий в камине, чья задняя часть выходила в нашу каморку, однако стон постепенно перешел в громкий утробный крик и внезапно оборвался.

— Господи всемилостивый! — Сэди Фергусон на ощупь искала очки, моргая со сна. — Что это было?

— Женщина рожает, — ответила я,