к его телу, его бритую голову было выше моих сил. Мы все это тихонько признали, когда мама вышла в туалет и оставила нас наедине с ним: «Папа — больше не папа.»

Мэдди рассказывала, что чувствовала, когда ее родители развелись. Она говорила о том, как родители вдруг стали в ее глазах совсем другими людьми. Раньше они были одним целым — семьей, мамой и папой. Но когда они развелись, в ее детском сознании они обрели чужие формы. Мэдди понимала это даже в свои пять лет. Ее отец стал молчаливым — он замкнулся в себе и совсем отвернулся от общества. Но больше изменилась ее мама. Она коротко остригла волосы и помешалась на спорте. Мэдди всегда говорила, что она как будто попала в какую-то другую жизнь с другими людьми.

Наверное, именно это произошло с нами и папой еще до того, как мы услышали его ссору с Райаном месяц назад. Наши родители оказались совсем не такими, как нам казалось раньше. Они оказались слабонервными, беспокойными, и в тот раз мне показалось, что вся наша жизнь была ложью. А теперь мы оказались втянутыми в новую жизнь, о которой говорила Мэдди, только наша новая жизнь оказалась полна еще большей лжи, и крови, и трубок, которые тянутся от отца к нам.

Я кладу голову на больничную койку, остальные подходят ко мне, обнимают и стараются успокоить, пока не вернулась мама, потому что я вновь и вновь повторяю: «Прости, прости, прости.»

Все зашло слишком далеко, и теперь я это понимаю. Но что еще можно сделать в тот момент, кроме как молчать? Теперь весь поселок хочет меня убить, хочет повесить — так говорили на этом идиотском собрании. Лучше бы мы с самого начала сказали правду. Но теперь все зашло слишком далеко, и нужно думать уже о маме.

Мама возвращается и обнимает меня.

— Все будет хорошо, — шепчет она. — Все будет хорошо.

Я вспоминаю ее рисунок — старый дуб, в котором она прячется. Ее руки — как кора этого дуба, а ее запах — запах леса.

Родной, теплый, он может защитить от чего угодно.

Но надолго ли?

Глава двадцать шестая

Понедельник, 22 апреля 2019 года, 12.45.

Мелисса выбралась из машины, прикрыла ладонью рот и сладко зевнула. Последние тридцать два часа она провела в больнице с Патриком, покинув его ненадолго лишь для того, чтобы заехать за детьми.

Было так странно видеть их в больнице, наблюдать, как они смотрят на отца, словно на незнакомца. Ее сердце больно сжалось, и ей очень захотелось увидеть своих детей в эту минуту. Они ночевали у Дафны, потому что Мелисса не хотела оставлять их одних, а Билл и Розмари собирались дежурить у кровати Патрика столько, сколько это возможно.

Всю прошлую ночь Мелисса не выходила из палаты. Когда дежурили Розмари и Билл, она пыталась заснуть, сидя на потертом кожаном стуле в палате Патрика. Но каждый его вздох, каждое движение будили ее, и она неслась к его койке, чтобы проверить, дышит ли он или уже нет.

И, слава Богу, он дышал. Он боролся с инфекцией и преодолел самый страшный этап.

— Я в этом и не сомневался, — ответил Билл, когда врач сообщила ему об этом. — У него ведь гены Байеттов.

Мелиссе снова захотелось сказать Биллу, чтобы он заткнулся. Сказать, что чертовы гены Байеттов тут вообще ни при чем, и что нужно благодарить не их, а персонал больницы, работавший не покладая рук, чтобы спасти Патрика. Но она ничего не сказала, потому что знала — это его способ справиться со стрессом. Да, просто верить, что никакая угроза не страшна его идеальному сыну, потому что он — Байетт.

Захлопнув дверь машины, Мелисса поплелась по дороге к дому Дафны. Один из самых маленьких в поселке, он стоял в трех улочках от леса в ряду таких же симпатичных домиков, аккуратно выровненных по одной из стен. Но, к большому неудовольствию соседей, ее дом выделялся из этого ряда особой расцветкой — бледно-зелеными стенами и ярко-голубой дверью. Мелиссе же это нравилось — это было коварно, но очень мило, вполне в духе Дафны.

Мелисса позвонила в дверь. Внутри что-то задребезжало, и вышла Дафна.

— Привет, милая, — сказала она с печальной улыбкой, сжимая Мелиссу в объятиях. Мелисса тоже прижалась к ней. — Как Патрик?

— Самое худшее позади. С ним Розмари и Билл.

— Это хорошо. Тебе надо отдохнуть. Входи, я как раз начала готовить обед, через час все будет. Пирог с начинкой, за уши не оттащишь.

— Спасибо.

Мелисса скинула кроссовки и прошла вслед за Дафной по коридору мимо красивых и ярких полотен на стенах.

— Как там дети?

— Грейс и Льюис ведут себя как обычно. Только очень тихие, но это нормально.

— А Лилли?

Дафна нахмурилась.

— Сама не своя, — ответила Дафна, обводя взглядом лестницу. — Она сидит сейчас в комнате Мэдди, а все остальные гуляют в саду. Загляни к ней, если хочешь.

— Хорошо.

Лилли лежала, свернувшись в калачик на кровати Мэдди спиной к двери. Мелисса подошла к ней, села рядом и погладила ее длинные волнистые волосы.

— Лилли, — позвала она. Девушка чуть заметно пошевелилась, но не повернулась.

— Милая, посмотри на меня, — попросила Мелисса, положив ладонь на макушку дочери. Лилли повернулась. По ее щекам текли слезы, и сердце Мелиссы сжалось. Лилли редко была такой, обычно она держала свои эмоции под контролем.

— Ох, Лилл, — протянула Мелисса, прижимая дочь к себе, и Лилли вжалась лицом в ее плечо. — Бедная моя девочка. Поговори со мной.

— Все это так паршиво, мам, — пробормотала Лилли, уткнувшись в футболку матери. — Все это так паршиво.

— Я знаю, милая, я знаю.

— Папа выглядел так ужасно…

— Сейчас ему уже лучше, — успокоила ее Мелисса.

— Ну, нет же, — странно ответила Лилли и по-деловому вытерла слезы. — Он все еще может умереть.

Мелиссе было больно видеть дочь в таком состоянии, но вместе с тем это же состояние ее успокоило. Пугало только безразличие детей ко всему, что происходило с Патриком. Но теперь она видела, что Лилли действительно боится за отца.

А может быть, жалеет о содеянном?

— Я уверена, он справится, милая, честное слово, — сказала Мелисса. — Сегодня я говорила с врачом, и она сказала, что, может быть, на неделе они попробуют вывести его из искусственной комы.

Лилли широко и испуганно распахнула глаза.

— Это же хорошая новость, правда, Лилли? — Мелиссе очень не понравилась реакция дочери. — Это значит, что папа выживет и понемногу пойдет