Ленин выслушал доклады Троцкого, Сталина и Подвойского. Из соображений безопасности они отвели его в заднюю часть дворца, в комнату 71. Все соглашались с тем, что при определенной решимости правительства «хороший отряд в пятьсот человек был совершенно достаточен, чтобы ликвидировать Смольный со всем его содержанием»[3226]. Ни один большевистский источник никогда не опровергал это замечание Суханова. Напротив, тревожная мысль о «500 солдатах» продолжала витать в фантазиях большевиков; она побудила Карла Радека, когда он в декабре 1917 г. прибыл из Стокгольма к петроградским товарищам и разругался с Лениным из-за вопроса «революционной войны», угрожать последнему этими «500 солдатами» и арестом. Если глава правительства снисходительно отмахнулся от угрозы Радека, то объявленный в розыск заговорщик в ночь с 24 на 25 октября еще испытывал сильнейшее беспокойство: он и в комнате 71 не снимал парик и прочую маскировку, пока его правая рука В. Д. Бонч-Бруевич перед его первым публичным выступлением в Петросовете во вторник 25 октября в 14.50 не напомнил ему, что пора оставить маскарад.

Убедившись, что план операций расписан как следует, Ленин прилег отдохнуть на полу комнаты. Оставшуюся часть ночи руководители «Военки» Подвойский, Антонов-Овсеенко и Чудновский под командованием Троцкого в помещениях Военно-революционного комитета руководили актами захвата власти, которые Ленин раньше не раз перечислял, как по учебнику: взятием объектов стратегического значения (вокзалов, мостов, телефонных станций и почтовых отделений, банков и общественных зданий) и окружением их цепями постов, которые население стало потом называть «цепями Подвойского». Эти мероприятия «осуществлялись Военно-революционным комитетом при помощи его солдат и матросов, без рабочих масс Петрограда»[3227].

Численность солдат и матросов, участвовавших в государственном перевороте, и характер их участия разнятся в сохранившихся свидетельствах очевидцев в зависимости от местопребывания и идеологического угла зрения рассказчика. Остались неупомянутыми немецкие военнопленные, которым в соответствии с июльским кронштадтским соглашением (по документам Сиссона) надлежало в русской солдатской и матросской форме сражаться в боях за власть. В дни, предшествовавшие октябрьскому восстанию, кое-кто замечал ехавших в столицу людей, одетых в русскую матросскую форму, но не владевших русским языком и похожих на немцев. Один человек 23 октября увидел на вокзале обособленную группу приезжих в матросской форме, отличавшихся внешним видом от русских матросов. Когда он попытался с ними заговорить, их мичман резко остановил его, сказав: «Иди своей дорогой, браток!» По другому рассказу, 24 октября поздно вечером в трамвай сели два десятка матросов в новеньких бушлатах и бескозырках с названиями известных эсминцев Балтийского флота на ленточках, вооруженных винтовками немецкого производства и молчавших, «словно воды в рот набрали». Сопровождавший их капитан-лейтенант говорил со странным акцентом и велел пассажирам не приставать к матросам. Как показала последующая проверка, эсминцы, чьи названия красовались на ленточках их бескозырок, в то время находились в открытом море и их команды сойти на берег не могли. Оба очевидца пришли к выводу, что это отряды переодетых немцев направлялись принять участие в петроградском восстании[3228].

Появление немецких вспомогательных сил, переодетых русскими матросами, заставляет сомневаться в точности утверждения большевиков, будто решающим фактором в захвате власти стало добровольное массовое выступление матросов Балтийского флота. Недавние исследования показали, что их реальное участие сильно преувеличено. Так, на телеграмму, направленную вечером 24 октября большевистским председателем Центрального комитета Балтийского флота (Центробалта) П. Е. Дыбенко на гельсингфорсские линкоры и кронштадтские миноносцы с призывом «срочно выйти в Петроград»[3229], откликнулись немногие. Хотя Дыбенко обосновывал свою просьбу опасностью «разгрома съезда Советов и Петроградского совета» контрреволюционными силами «при помощи юнкеров»[3230], из команд примерно 250 кораблей Балтфлота только экипажи пяти-шести судов, частью устаревших, нуждающихся в ремонте или ремонтирующихся, изъявили готовность оказать требуемую «помощь». Примечательно, что они пошли на Петроград под лозунгами «Вся власть Советам!» и «Да здравствует Всероссийский съезд Советов!» и прибыли туда после удачно совершившегося переворота. Кораблям из Гельсингфорса предстояло пройти почти 300 км в водах, которые контролировались немецкими подлодками. Следовательно, их, скорее всего, вызвали по договоренности с германским армейским командованием, согласованной с командованием флота, и германские военные корабли им как минимум не мешали, а возможно, и содействовали.

Что касается сухопутных войск, в современных исследованиях обращается внимание на то, что остаются открытыми вопросы обмана, введения в заблуждение, дезинформации, с одной стороны, стимулов и санкций — с другой: не откликались ли те или иные части на призыв руководителей ВРК, потому что им предоставляли или обещали некое вознаграждение, и насколько характерны известные случаи, когда солдатам называли не те цели, с которыми их использовали (а иногда прямо противоположные)? А. Арутюнов, к примеру, нашел интересные архивные свидетельства о поведении 106-й пехотной дивизии, участвовавшей в боях в Петрограде. В приказе по дивизии № 22 от 25 октября 1917 г. говорилось: «Вследствие требования Финляндского областного революционного комитета отправлены 2 роты и 4 пулемета 424-го пехотного Чудского полка». Приписка к приказу сообщала, что в Петроград также направился «422-й пехотный Колпинский полк в составе 1500 штыков и 34 пулеметов» «для защиты съезда Советов». Для настроения этой дивизии показательно торжественное обещание ее выборного начальника вести ее «в защиту демократии» на «борьбу с внешним и внутренним врагом» и поддерживать «только то Временное правительство, которое, опираясь на всероссийские Советы солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, будет идти по пути, дающему счастье и свободу трудящемуся народу»[3231].