– Ты позволяешь себе, – произнес «Меч Атагариса» спокойным и ровным голосом, – рассказывать мне, что я думаю. Что я чувствую.

– Ты хочешь этого? – спросила я.

И «Меч Атагариса» сказал:

– Да.

Когда мы оказались в конце концов на борту «Милосердия Калра», я поручила своим Калр устроить «Титанита» и отправилась проконсультироваться с врачом. Она уже ужинала в одиночестве, конечно, компанию за столом ей обычно составляла Сеиварден.

– Сэр. – Врач собиралась было встать, но я показала движением руки, что в этом нет необходимости. – Лейтенант Сеиварден спит. Хотя, возможно, вскоре проснется.

Я села. Приняла чашку чая, предложенную Калр.

– Вы завершили анализ.

Врач не сказала на это ни да, ни нет. Она понимала, что я не спрашивала, но констатировала факт. Понимала, что я могла узнать результаты анализа, просто пожелав, и, возможно, уже так и поступила. Доктор взяла в рот еще кусочек пищи, отпила чаю.

– По просьбе лейтенанта я сделала так, что, если она примет кеф – или любой из ряда других незаконных наркотиков, – это на нее не подействует. Достаточно просто. Но проблема, которая лежит в основе, разумеется, остается. – Еще глоток пищи. – Лейтенант… – Врач подняла взгляд на Калр, обслуживавшую ее за столом. Га, поняв намек, вышла из каюты. – Лейтенант Сеиварден… сосредоточила все свои эмоции на вас, сэр. Она… – Врач умолкла. Сделала вдох. – Не знаю, как те, кто проводит допросы или испытания, это делают, сэр, погружаются в самое сокровенное в людях, а потом смотрят им в глаза.

– Лейтенант Сеиварден, – сказала я, – привыкла к уважению и восхищению всех, кого считала значимыми. Или по крайней мере, к внешним их проявлениям. Она знала, что у нее есть свое место в обширной вселенной, и это место окружали и поддерживали другие люди, которые были вокруг нее. А когда она вышла из того анабиозного отсека, все это исчезло, и у нее не нашлось своего места, и вокруг нее не осталось никого, кто мог бы сказать ей, кто она. Внезапно она оказалась никем.

– Вы знаете ее очень хорошо, – заметила врач. И тут же добавила: – Разумеется. – Я подтвердила это едва заметным жестом. – Потому, когда вы с ней или по крайней мере недалеко от нее, она чувствует себя прекрасно. По большей части. Но когда вас нет рядом, она… словно рассыпается. То, что недавно мы чуть не потеряли вас, вызвало у нее такое напряжение, с которым ей едва удалось справиться. Простое решение проблемы с ее пристрастием к кефу ничего с этим не поделает.

– Да, – согласилась я.

Врач вздохнула.

– И не исправит также ситуации с Экалу. Дело там было вовсе не в наркотиках и ни в чем другом, кроме как в самом лейтенанте. Ну, еще неудача несколькими днями позже, возможно. Но сам тот спор – там все дело заключалось в Сеиварден.

– Это так, – согласилась я. – Я ведь видела, как она делала это прежде, когда еще несла службу на «Справедливости Торена», но никто никогда не продолжал с ней спорить, когда она настаивала на том, что люди неправы и безосновательно требуют, чтобы она обращалась с ними лучше.

– Вы меня не удивили, – сухо заметила врач. – Итак, как я сказала, было достаточно просто сделать так, чтобы она оказалась физически неспособна вернуться к кефу. Понадобилось лишь установить шунт. А вот стремление к нему и… эмоциональная нестабильность – с этим сложнее. Мы не можем сейчас даже проконсультироваться со специалистами на базе Атхоек.

– Не можем, – согласилась я.

– Я могу предпринять различные – не очень масштабные – меры, которые могли бы помочь. Могу лишь надеяться на то, что все это не принесет серьезных последствий, было бы прекрасно, если б у меня оказалось достаточно времени, чтобы обдумать все и обсудить с кораблем. Она уже размышляла над этим и обсуждала с кораблем. А я, возможно, не смогу ничего сделать, поскольку здесь мой лорд, и не та ее часть, которая к нам расположена.

Я заметила это нам, но оставила без комментариев.

– Я – на борту корабля на обозримое будущее. Позаботьтесь о Сеиварден. Я займусь всем остальным.

Сеиварден лежала на койке в медчасти, голова и плечи ее были приподняты, она уставилась куда-то перед собой.

– Отчего-то это кажется неверным, – заметила я. – Нам следует поменяться местами.

Она отреагировала чуть-чуть медленнее, чем показалось бы мне нормальным.

– Брэк. Брэк, мне так жаль, я облажался.

– Да, – согласилась я.

Это ее удивило, но ей понадобилась доля секунды на то, чтобы осознать это удивление.

– Полагаю, корабль в самом деле на меня рассердился. Не думаю, чтоб он говорил со мной так, если бы ты была здесь. – Она чуть нахмурилась. – Экалу тоже на меня рассердилась, и я так и не понимаю за что. Я извинился, но она по-прежнему сердится. – Она нахмурилась сильнее.

– Помнишь, когда я сказала, что, если ты собираешься покончить с кефом, тебе придется сделать это самостоятельно? Что я не собираюсь нести за тебя ответственность?

– Думаю, да.

– А ведь на самом деле ты меня не слушал, так ведь?

Она вздохнула. Моргнула. Вздохнула еще раз.

– Я думал, что слушал. Брэк, я могу вернуться сейчас на вахту. Я чувствую себя гораздо лучше.

– Не сомневаюсь, – сказала я. – Тебя по уши накачали препаратами. Врач с тобой еще не закончила.

– Не думаю, что врач способна для меня что-то вправду сделать, – возразила Сеиварден. – Она говорила со мной. Она может только самую малость. Я сказал, пусть делает, но не думаю, что это сильно изменит что-нибудь. – Она закрыла глаза. – Я и правда думаю, что могу вернуться на вахту. Сейчас не хватает людей.

– Я привыкла, – сказала я. – Все будет в порядке.

По моему приказу лейтенант Экалу пришла в мою каюту. Лицо ее было лишено всякого выражения, как у вспомогательного компонента, и не только потому, что она проснулась всего лишь десять минут назад. Я могла бы спросить корабль, из-за чего страдает Экалу, но не стала этого делать.

– Лейтенант. Доброе утро. – Жестом я предложила ей сесть за стол напротив меня.

– Сэр, – сказала лейтенант Экалу и села. – Я бы хотела извиниться. – Голос ее был ровным, лицо – по-прежнему невыразительным.

Калр Пять поставила перед ней розовую чашку с чаем.

– За что, лейтенант?

– За эту проблему с лейтенантом Сеиварден, сэр. Я понимала, что она имела в виду комплимент. Мне просто нужно было воспринять его таковым. Мне не следовало проявлять такую чрезмерную чувствительность.

Я отпила чаю.

– Пусть так, – сказала я, – но отчего же лейтенант Сеиварден не восприняла как комплимент то, что вы доверяли ей настолько, что сообщили о том, что чувствовали? Почему бы ей не извиниться за проявление чрезмерной чувствительности?