Май едва перевалил за середину, но жара установиласьнестерпимая, так что Волга у песчаных отмелей прогрелась. Воздух был напоенострым духом цветущей по берегам дикой смородины, навевал тревогу, будоражилдушу. Серебряные листья тальника трепетали и сверкали под легким ветерком;заливался в голубой вышине жаворонок, и Ангелина, раскинув руки, выгнулась,едва не касаясь воды распущенными золотистыми локонами, ощущая, как счастьепронизывает ее каждым лучом солнца, каждым всплеском волны, каждой трелью,льющейся с небес. Твердые зернышки песка щекотали подошвы. Смеясь, Ангелинаосторожно плеснула на себя воду и провела влажными ладонями по белому,взопревшему телу, наслаждаясь своей гладкой, нежной кожей, налитой грудью,длинными ногами, очертания которых в прозрачной воде дробились, колебались,двоились, словно рыбий хвост. Нет, русалочий хвост!

Ангелина снова расхохоталась и решила, что, ежели невзначайкто чужой покажется, она прикинется русалкою и уплывет к противоположномуберегу, скроется там среди тальников, которые моют в воде свои длинные,серебристо-зеленые кудри. Конечно же, именно в таких зарослях и живут речныевладычицы, которые всегда охочи приласкать неосторожного купальщика, да так,чтобы забыл он белый свет, опустился в русалочьих объятиях на дно. А кому нужнынеосторожные купальщицы вроде Ангелины? Осклизлому, зеленобородому старику-водяному?Нет, бывалошные люди сказывают, будто водяной стар лишь на ущербе луны, а прирождении ее он молод.

Ангелина невольно взглянула в небеса, и столь чисты былиони, что ей удалось увидеть в неизмеримой вышине белый, прозрачный серпик юногомесяца. Нечего бояться, если даже и воспрянет из волжских волн водяной, оннаверняка будет молод и…

Хоть и уверяла себя Ангелина, что бояться нечего, а все жеойкнула, когда тальники вдруг разошлись и длинное, стройное тело почти безбрызг врезалось в воду, прочертило за собой сверкающий след; вот из волнподнялась мокрая голова, встряхнулась, отбрасывая с лица светло-русые пряди, исерые насмешливые глаза глянули на Ангелину вприщур.

Казалось, этот взгляд длился долго-долго, и что-то произошлос миром в эти мгновения. Синева реки, зелень берегов, золотой, расплавленныйблеск солнца, пряный запах цветущей смородины сделались почти нестерпимы, иАнгелина даже вскрикнула, покачнулась, осознав, что прежнее ощущение счастьябыло подобно легкому дуновению ветерка перед тем бурным смятением чувств,которое обрушилось на нее и потрясло все существо.

От изумления («Надо же, накликала!») она забыла дажезавизжать и стояла недвижимо до тех пор, пока «водяной» не воспрял из волн вовесь свой немалый рост и не встал совсем рядом.

Он был обнажен по пояс, и от никогда прежде не виданнойкрасоты и гармонии стройного юношеского тела у Ангелины приостановилось сердце,а потом забилось так торопливо, что она стала задыхаться. Капельки воды играли,переливались на гладких прямых плечах, кожа была золотистая, чуть тронутаяпервым весенним загаром, а вовсе не зеленовато-бледная, какая подобала быповелителю речных глубин. И более всего изумляло, что от бедер его не змеилсячешуйчатый рыбий хвост, а в воду погружены были обыкновенные ноги, совсемпо-человечьи обтянутые белыми полотняными, насквозь мокрыми исподниками.

Как ни была простодушна Ангелина, она все же сообразила, чтоникакой перед ней не водяной, а такой же купальщик, как и она, с тою лишьразницей, что незнакомец, пусть и прекрасный, будто речное божество, все-такимало-мальски одет, а вот она-то стоит перед ним голым-голешенька!

Самое время было завопить и спугнуть охальника, но горло уАнгелины почему-то пересохло, а ноги онемели. Она только и могла, что глубоковздохнуть, когда незнакомец приблизился, неотрывно глядя ей в глаза, причемвзор его из дерзкого, смешливого сделался вдруг недоверчивым, изумленным, адыхание участилось так, что Ангелина увидела, как мелькает, пульсируя, жилка наего сильной шее. Золотистая кожа незнакомца покрылась ознобными пупырышками, акрошечные соски на гладкой, великолепно вылепленной груди затвердели…точь-в-точь как на ее груди, смятенно поняла вдруг Ангелина и попыталась найтив себе силы хоть грудь прикрыть, но вновь не смогла шелохнуться, толькообреченно закрыла глаза, когда губы незнакомца дотронулись до ее губ.

Сначала это было лишь осторожным, вкрадчивым касанием, ноуже через мгновение вся их кровь, гонимая бешеным стуком смятенных сердец,прилила к губам, согрела их, и они затрепетали, торопливо ощупывая, пробуя другдруга на вкус, дрожащие языки делались все смелее, сильнее, сплеталисьяростнее; рты хватали, кусали, алчно засасывали друг друга, как будто это былоединственное в их телах, что могло соприкоснуться.

Незнакомец первым сообразил, что это далеко не так, иАнгелина пошатнулась, когда его пальцы, тихонько царапая, повторили очертанияее грудей, а потом так же неторопливо, дразняще, сводя с ума, поползли поживоту к ногам.

Чтобы не упасть, ей пришлось за что-то схватиться. Подладонями оказалось мокрое полотно, и Ангелина краешком затуманенного сознанияпоняла, что это чресла незнакомца. Отдаваясь поцелую, Ангелина попыталасьудержаться за холодную, мокрую ткань, но пальцы ее соскользнули, поползли поживоту юноши, а внизу этого плоского, мускулистого живота наткнулись на некуютвердую выпуклость, которую Ангелина с любопытством ощупала. Незнакомецобморочно застонал, не отрываясь в поцелуе от губ Ангелины, и, подхватив ее наруки, понес на отмель, прогретую насквозь, так что пылающее тело Ангелины неощутило ни малейшего холода, только по бедрам словно бы провели чьи-топрохладные ладони, но не остудили внутренний жар, а распалили Ангелину дополного самозабвения, до призывного стона, до того, что она, повинуясь тайному,древнему, темному зову, бессознательно развела ноги и выгнулась, желая сейчасодного: встречного движения мужского тела. И незнакомец ответил на ее зов.

– …Если я вас правильно поняла, Ангелине Дмитриевне надобнобудет сделаться общительной и обходительной, изменить свое обращение с жизнью,чтобы на балу не приходилось весь вечер не покидать своего кресла и удалось бысоставить выигрышную партию, – проговорила маркиза д’Антраге, и князь скнягинею переглянулись, удивившись, как скоро поняла и точно выразила страннаягостья суть их беспокойства и намерений. – Поверьте, не было бы в мире человекасчастливее меня, когда б я сама смогла уделить время и внимание дочери Марии! –Голос маркизы экстатически дрогнул, и Елизавета улыбнулась ей, до глубины душирастроганная таким явным проявлением дружбы и любви. – Я здесь лишь для того,чтобы засвидетельствовать вам свое почтение…

Маркиза вновь не совладала с голосом, и Елизавета подумала,что, верно, и впрямь роковые события связывали в прошлом ее дочь с этойзагадочной гостьей! А та, уняв волнение, продолжала: