— Да, Ян прав.

— Если ты найдешь что-нибудь, то скажешь нам, верно? — Пайк заговорил первый раз за все это время.

— Конечно скажу. Я не обману вас, Дэннис.

Они смотрят друг на друга, и в итоге Пайк пожимает плечами. Ему все равно. Он только хочет вернуться домой и до одури заниматься с Марти любовью.

Они расходятся.

Пайк приводит Марти к себе, и они занимаются любовью всю ночь. Пайк так одурманен кокаином, что долго не может кончить. Но он продолжает заниматься сексом с удвоенной яростью. В нем скопилось много всего, что нужно выплеснуть, освободить. Наконец, уже на грани истощения, когда лучи солнца стали пробиваться сквозь шторы, а на крышах защебетали птицы, он кончил. Он исторгся в нее и упал без сил.

Потрясающий конец потрясающей ночи.

Это был последний раз, когда они спали вместе. Потом все пошло не так. Днем они узнали, что ливерпульцы мертвы. Пайк никогда прежде не убивал человека… Им пришлось держаться тихо и порознь какое-то время… А Паттерсон?

— Там ничего не было, ребята. Только их чемоданы с вещами. Все, что у них было, они, наверное, потратили. Ведь они были так пьяны. Нам лучше затаиться на некоторое время, ладно?

Они затаились, и тогда пришел страх. Пайк ненавидел себя за то, что боялся. Он сам себе не признавался, что испытывает. Ковбоям не знакомо чувство вины. Молодые псы, хулиганы, дикари испытывают гордость, но не вину.

А Паттерсон?

Паттерсон исчез. Через пару месяцев исчезла и Марти. Она сказала, что ее достало, что Пайк больше не может спать с ней. Но Пайк был не в состоянии заниматься сексом. У него не стояло. Его кровь превратилась в мочу.

Спустя некоторое время до них дошли слухи, что Уильямс и Грин получили за последнее дело около тридцати тысяч. Полиция решила, что их убрали подельники по ограблению, чтобы не рисковать и прикарманить их долю. Высокопрофессиональной ту операцию назвать было трудно, в полиции были рады избавиться от двух налетчиков. Тем не менее аресты были произведены, схватили кого-то из банды. Но в итоге никому обвинение в убийстве предъявлено не было…

А Паттерсон… Они никогда не смогли бы это доказать, но они знали. Знали, что, по крайней мере, двадцать пять тысяч он вынес из той гостиницы.

Двадцать пять тысяч.

Два раза по двадцать пять — итого пятьдесят.

Нет. Дело было не в деньгах. Причиной было прошлое. Деньки в «Альме». Два мертвых ливерпульца и один богатенький Джок.

Надо было вернуться назад.

Звук удара Терри все еще звенел у Бэзила в ушах. Он показался громким, словно выстрел в маленькой загроможденной комнатке. Герман сел, схватившись руками за голову. От удара он содрогнулся всем телом, попятился назад, оглушенный, и наконец обмяк в кресле.

Бэзилу нравилось смотреть.

— Ладно, — терпеливо сказал Терри. — Теперь мы со всем разобрались. Я снова спрашиваю тебя: где Чес?

— Я сказал вам, — вежливый голос молодого немца немного дрожал, чего не было прежде, — что я не знаю никого по имени Чес. — Он почти заикался.

— Тогда что здесь делал его брат? Что здесь делал Ноэль?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Я не имею никаких дел с Чесом.

— Так ты все-таки знаешь Чеса?

Герман смотрел в пол.

— Вы говорите мне сначала одно, потом другое. Я запутался, я не знаю.

— Ты не знаешь что? Ты не знаешь, где Чес?

— Не знаю.

— Я не верю тебе.

— Вы и не обязаны мне верить, — ответил Герман. — Для меня это не имеет никакого значения.

— Это имеет значение для меня, — спокойно сказал Терри.

— Хорошо, хорошо… Но что я могу поделать?

— Я тебе вот что скажу, мой дружок. Давай на минуту забудем о Чесе. Ты можешь сдать мне Ноэля, и я все улажу с ним.

— Что вы имеете в виду? — Герман посмотрел на Терри.

— Расскажи мне, где Ноэль, как я могу связаться с ним.

— Я не могу этого сделать.

— Ты сказал, что работаешь на него, — засмеялся Терри. — А значит, ты точно должен знать, как с ним связаться, верно?

— Хорошо. Возможно, все так. Но я не могу сказать вам. Это бизнес. На этот счет есть определенные правила.

— Да, мой дружок. Определенные правила есть. — Терри кивнул головой. — Давай я тебе расскажу эти правила. Правило первое: я — судья. Понимаешь? Я — судья, капитан, директор, тренер, и именно я подсчитываю голы. Comprende?[40] Правило номер два: ты — пустое место. Ты меньше, чем пустое место. Ты не в счет. Поэтому, услуга за услугу, делай, как я говорю. Правило номер три: никаких правил нет, и все дозволено.

Терри треснул Германа своей крупной сильной ладонью сзади по голове, заставив субтильного юношу слететь с кресла.

— Вне игры! — закричал Терри. И, когда Герман попытался встать, ударил его снова. — Рукой по мячу.

Герман еще раз попробовал встать, но Терри свалил его ударом в живот с криком: «Гол!».

Герман скрючился на ковре и остался так лежать.

— Класс, — сказал приветливо Терри, присаживаясь на подлокотник кресла. — Хорошая игра. Очень хорошая игра. Теперь, я думаю, мы оба понимаем правила. Поэтому, может быть, ты захочешь мне все рассказать?

— Да. — Голос Германа был едва слышен.

— Что, что? Извиняюсь? Говори погромче. — Терри приложил руку к уху.

— Да, — повторил Герман, на сей раз немного громче.

— Прекрасно. Вставай. Все хорошо. Я больше не буду тебя бить. Дай ему руку, Смолбоун.

Бэзил помог Герману подняться, подхватив под левую подмышку. Герман был горячий и мокрый, от него шел какой-то животный запах. На щеке у него красовался багровый отпечаток руки Терри, а из носа шла кровь. Он весь дрожал. Юноша провел рукой по волосам и поправил очки — удивительно, как они еще остались на месте.

— У тебя есть его адрес? — спросил Терри. — Номер телефона?

— Да. — Герман сделал глубокий вдох, шмыгнув носом. Он весь подобрался, собираясь выполнить то, что от него требовалось.

Терри повернулся к Бэзилу:

— У тебя есть ручка, Смолбоун?

Бэзил залез во внутренний карман куртки и вытащил оттуда ручку из нержавеющей стали, похожую на золотую.

— Это ты подарил мне, — сказал он, протягивая ручку Терри.

— Хм? — Терри нахмурился и даже не шевельнулся, чтобы забрать ее.

— Сразу, как вышел, помнишь?