— Ни капельки. Посмотри. — Ноэль поднял вверх банку. — Четыре банки пива лучшего качества, прямо из холодильника, охлажденные, запотевшие снаружи. Высокие банки, не то что маленькие. Высокие. В каждой — солидное количество чертовски хорошего пива.

— Итак, ты достаешь такую упаковку и устраиваешься в кресле, чтобы смотреть футбол или видео. У тебя четыре банки, и ты думаешь: «Здорово. У меня столько пива!», — и еще думаешь… нет, ты не думаешь. Ты просто присасываешься. Первая банка улетает почти сразу. Оп-па — и она пуста. Ну и что? В конце концов, у тебя еще полно пива. Ты смотришь на все банки, что остались. Волшебно! Хорошая отрыжка, и ты уже готов взяться за вторую. Вторую банку ты пьешь уже медленнее, верно? Тебя уже не так мучает жажда, и пиво можно посмаковать. Все остальное тебя не колышет. Ты выпил все еще меньше половины, поэтому можешь ни о чем не беспокоиться. Но вот и вторая банка выпита, осталось еще две, ты смотришь на них и думаешь: «Когда я начинал пить, казалось, что у меня тут все пиво мира. Но теперь посмотри — осталось только две банки». И — на тебе, пива оказывается уже не так много. Ты начинаешь пить третью. И, черт побери, у тебя ведь остается еще одна, правда? А в следующий миг ты осознаешь, что и третья банка уже пуста, и ты даже не помнишь, как ее выпил… И теперь осталась только одна… Что случилось с тем невообразимым количеством пива? Когда ты начинал, то думал, что удовольствие растянется на всю ночь. Казалось, что выпить их все невозможно, что одну можно будет убрать обратно в холодильник и оставить до завтра. А сейчас кажется, что ты только сел выпить, и вдруг осталась только одна банка. Это твоя последняя. Вот и все. Больше нет. Ты начинаешь пить ее очень медленно. Пытаясь делать больше паузы между глотками. Откладываешь ее, стараешься думать о чем-то другом. Но каждый раз, когда вновь прикладываешься к ней, не можешь поверить, что выпил так много. Как мало осталось! Кажется, что пиво куда-то просачивается, утекает, а ты не можешь его остановить. В конце концов остается только на один глоток. И насладиться им ты уже не можешь, зная, что он последний, что после него ничего не будет, что холодильник пуст. Ты останешься с четырьмя пустыми банками. И ты делаешь глоток. Ты пытаешься убедить самого себя, что тебе достаточно. Но тебе никогда не бывает достаточно. Ты всегда хочешь еще. Но после четвертой банки больше ничего нет…

— А в чем соль-то, Ноэль?

— Я думаю, что это жизнь. Понимаешь?

— Что — жизнь?

— Четырехбаночная упаковка. Жизнь — это четырехбаночная упаковка пива.

— Блестяще.

— Я вот к чему это сказал, Пайк. Ты уже на третьей банке. Господи, да ты почти на четвертой. Оно утекает, Пайки. Ты им больше не наслаждаешься. Ты должен быть только на второй банке. Ты должен пить, не думая, наслаждаться вкусом, не оглядываясь на то, что осталось. Ты на стадии третьей банки, Дэннис. А вот я — нет. Я все еще на первой. Ну, может быть, на второй. Да, на второй. Просто то, что я думаю над этим, делает меня человеком второй банки. Но я не тороплюсь перейти к третьей. Я наслаждаюсь тем, где я есть. А ты, сидя взаперти, усердно прикончил почти всю упаковку, словно единственная цель в том, чтобы выпить свою долю как можно быстрее и ловчее. Ты не смакуешь каждую каплю. Ты профукал на фиг свою жизнь, Пайк. Ты выдохся. Встряхнись. Потрать деньги. Жми на полную катушку, как синьор Гласс. Другого шанса не представится. Пива больше нет, даже в холодильнике.

— Ноэль? — сказал Пайк.

— Да.

— Можешь пообещать?

— Что?

— В следующий раз купи упаковку из шести банок.

Увидев дом родителей Пайка, Ноэль глазам не мог поверить. Ну, никак. Их одноэтажный дом с верандой располагался в одном из переулков Хорнчерча. Стены были из голубого кирпича с белой окантовкой. Фасад украшали два ярко-красных колеса, как бы от фургона, а перед домом был разбит маленький и ухоженный декоративный садик. Но самое невероятное — это гномы. Их было около пятидесяти штук: сидящие на грибах, курящие трубки, удящие рыбу в пруду, приветственно машущие руками…

— Гномы! — сказал Ноэль. — Никто не ставит у себя гномов. Так не бывает.

— Ты останешься здесь, — ответил Пайк, ткнув в Ноэля пальцем.

— Нет, гномы — это слишком…

— Это не займет много времени.

В эту минуту проснулась Кирсти и принялась плакать.

— Что случилось, детка? — спросил Ноэль.

— Я хочу в туалет.

— Только не это, — сказал Пайк.

Ухмыляясь, Ноэль помог девочке выбраться из машины.

— Веди нас, Пайки, старина, — добавил он.

Пайк поднялся к красной входной двери и нажал на звонок. Ноэль услышал, как в доме раздался замысловатый перезвон колокольчиков. Он узнал мотив — слышал его раз или два по радио «Мелодия», но названия не помнил. Кажется, что-то про пирожное «Черный лес».

Вскоре дверь открыл невысокий мужчина в тапочках, одетый в рубашку и брюки с высокой талией. За его спиной стояла женщина, глядя на них через очки в розовой оправе с толстенными стеклами.

У мужчины была седая, но густая волнистая шевелюра, оттопыренные уши, красное лицо и огромный нос. Ростом он был вдвое ниже Пайка. Его жена была такой же маленькой, по крайней мере, так казалось, потому что она была очень толстой. Она была одинаковой что в ширину, что в высоту, — этакая тумбочка.

— Дэннис! — воскликнули супруги в один голос.

— Привет, мам. Привет, пап. — Он не сделал ни одного движения, чтобы поцеловать их или хотя бы обнять.

— Входи, сынок, — сказал отец. — А кто твои друзья?

— Ноэль и Кирсти.

— Здравствуй, Кирсти, — сказал пожилой джентльмен, и девочка опять зарыдала.

— Ой, солнышко, — заволновался отец Пайка. — Что расстроило эту маленькую леди?

— На самом деле ей нужно в туалет, — сказал Ноэль.

— Ну конечно, конечно. — Мистер Пайк показал Ноэлю нужную дверь, и тот повел Кирсти в туалет. Когда он закрывал дверь, то услышал, как родители засуетились вокруг Пайка.

— Тебя так давно не было… Ты никогда не звонишь… Ты поправился… У тебя все в порядке?.. Что-то случилось?..

В туалете, на стене, висела картина с изображением Христа, кричаще яркая, и у Спасителя был уж очень английский вид, рыжие волосы и румяные щеки. Под картиной от руки было написано: «Христос — глава этого дома. Невидимый гость за каждой трапезой. Молчаливый собеседник в каждом разговоре». Неожиданно Ноэль почувствовал смущение, даже покраснел.

— Давай же, Кирсти, поторопись.

Когда все дела были сделаны, Ноэль вывел девочку, и они пошли разыскивать остальных. Все собрались в гостиной. Комната была очень нарядной, но в то же время неприбранной.

Повсюду лежали книги, кучи разных неуместных украшений и предметов интерьера. Под огромным окном располагался большой стол, на котором стояло множество кактусов.