— О, Йонмин будет не против, а Сун почти не бывает дома. Правда, я не знаю насчет Джеву. — Он оборачивается к другу с совершенно невинным видом. — Так как, Джеву? Хочешь, чтобы Дженни пришла к нам?

Что-то тут определенно не так. Натаниэль явно кое-что знает о нас с Джеву, но откуда? Едва ли Джеву сам рассказал, раз от Йонмина он это скрывает.

— Нам нельзя приводить девушек в общежитие, — холодно отвечает Джеву, слегка сузив глаза.

— Бэ Джеву… — фыркает Натаниэль, но в его смехе нет ни тени веселья. — Никогда не отступаешь от правил.

— Я следую им, чтобы остальные не пострадали. — Джеву стискивает зубы.

— Даже если эти правила как раз и ранят людей, которые тебе дороже всего?

Сори рядом со мной больше даже не пытается делать вид, что ест; рука, которой она держит палочки, мелко дрожит.

— Сори, — обращаюсь я к ней, — ты правильно предложила. Нам лучше уйти.

Но она не обращает на меня внимания.

— Джеву прав, Натаниэль. Правила существуют не просто так. Они нужны не только для защиты компании, но и чтобы помочь нам воплотить мечты, к которым мы стремились всю жизнь! Тебе не понять. Ты не такой, как мы.

— Почему? Потому что я поздно вступил в игру? Потому что мне не промывали мозги с самого детства, убеждая, что я должен пожертвовать всем ради семьи? А может, потому что я родом из Америки? Или мне не понять просто потому, что, в отличие от вас, у меня — даже не знаю — есть собственная голова на плечах?

В столовой вдруг становится тихо. Все смотрят на нас, навострив уши.

— Сори… — Я тяну ее за рукав. — Правда, пойдем отсюда.

— А ты, — оборачивается она ко мне, заставляя по-настоящему вздрогнуть от яда в ее голосе, — считаешь, что ты такая чудесная: радостно приехала сюда, завела друзей и хвастаешься ими передо мной. А ведь это ты вторглась в мою жизнь, сунула свой нос в мое дело, прочитала мое письмо. Ты здесь точно ради музыки? Танцевать не умеешь, петь, подозреваю, тоже. Тебе тут не место. Ты никто.

Сердце будто проваливается куда-то в живот. Так вот что она думала обо мне все это время. Из-за звона в ушах я едва слышу происходящее вокруг.

— Ты ошибаешься, Сори-я.

Внутри все резко замирает. Сори удивленно поднимает голову, а я медленно оборачиваюсь.

— Тебе не стоит так говорить о Дженни, — продолжает Джеву. — Она невероятная виолончелистка. А еще любящая дочь и внучка и верная подруга. Ты знала бы все это, если бы дала ей шанс.

Меня захлестывает волной эмоций: потрясение, адреналин, благодарность и, наконец, растерянность. Почему он говорит это сейчас, хотя бросил одну совсем недавно, а потом игнорировал всю неделю?

Как мне вообще реагировать на такую… защиту? Мы же даже знать друг друга не должны.

Сори резко вскакивает, опрокидывая стул на пол. По ее щекам бегут слезы. Не проронив ни слова, она выбегает из столовой.

Я срываюсь с места и следую за ней, оставляя ошеломленную толпу позади.

— Сори!

Из-за разбушевавшейся грозы она не успела убежать далеко. Замерев под козырьком возле дверей столовой, она смотрит на ливень, косыми потоками хлещущий по двору. Огоньки общежития напротив поблескивают сквозь дождевую завесу. Похоже, Сори собирается бежать туда.

— Сори! — зову я, открывая дверь. — Я не знала, что ты чувствовала. Мне очень жаль, что я прочитала ту открытку, ты даже не представляешь, насколько!

Обняв себя за плечи, она оборачивается ко мне. Макияж на лице размазался — скорее всего, когда она вытирала слезы.

— Почему ты передо мной извиняешься? Я же наговорила тебе кучу ужасных слов.

Хороший вопрос — перед Джиной, например, я бы извиняться не стала. Но я никогда не считала, что Сори обходится со мной жестоко. Она, конечно, вела себя высокомерно и отстраненно, но она высказывала все мне в лицо, и я ей за это благодарна. И потом, я с ней живу. Поэтому знаю, что в свободное от уроков и тренировок время она любит смотреть корейские сериалы или читать эротическую манхву[42] о любви.

Помимо обалденного гардероба у нее есть комнатное растение рядом с кроватью, которое она поливает каждую ночь из своего стакана с героями мультсериала «Вся правда о медведях»[43], а ее любимый жанр музыки — R&B. Ее замкнутость и погруженность в свои интересы просто умиляют.

Почему она согласилась на комнату, которую нужно делить с соседкой, если могла получить отдельную? Я уже задавалась этим вопросом и сейчас уверена в ответе больше, чем когда-либо: она надеялась подружиться.

— Я прошу прощения за то, что прочитала твою открытку в то утро. Я паршиво себя повела.

Пусть это и была случайность, нужно было вернуть ее на место, не рассматривая.

— Однако за все остальное извиняться не стану. Я уважаю твои чувства, но чистосердечно я в этом раскаиваться не могу, — я запинаюсь. — Разве что кроме танцев. Никто не обязан терпеть этот кошмар.

Сори смотрит на меня еще пару секунд, а потом отворачивается.

— Странная ты.

Я фыркаю:

— Да ладно. Не я же каждый вечер катаю по лицу камешек, чтобы подбородок стал поострее.

У нее отвисает челюсть, а рука театрально взметается к лицу.

— Еще поосуждай меня!

Но на ее губах проступает улыбка, и я понимаю, что пропасть между нами осталась позади.

— Сори! — Дверь в столовую со стуком распахивается, и оттуда вылетает Натаниэль.

Улыбка подруги пропадает, заставляя меня с негодованием уставиться на него. Но он даже не замечает, сосредоточив все свое внимание на Сори.

— Я зашел слишком далеко. Прости меня.

Она делает шаг назад, хотя теперь дождь капает ей на плечо.

— Подожди, — просит Натаниэль. — Ты же так простудишься.

Он отступает на шаг.

— Я обещаю, что не буду тебя преследовать. Просто… не убегай.

— Перестань! — Сори закрывает уши руками, чтобы не слышать его. — Просто прекрати!

— Сори-я.

— Хватит заботиться обо мне! Из-за этого я скучаю по тебе, а это больно. Мне так больно, Натаниэль!

— Это не я захотел расстаться, — отвечает он тихо. — Ты же знаешь.

— Я… Я не могу так.

Она разворачивается и исчезает под дождем.

Натаниэль пинает дверь.