Когда Музе есть что делать, ждать все-таки легче.

А у Гримера и следа вчерашних мыслей нет. Все выдержит, потому что если только и жить для того, чтобы удержаться в Великих, то зачем, если ты уже — он, а без цели живут только мертвые.

VII

Приготовились. Таможенник рядом. Гример вошел, а он уже здесь. Когда и спал, непонятно. Гример в воде. Пожалуй, даже приятно: вода теплая — около двадцати пяти градусов. Для Гримера определить температуру воды и воздуха несложно. Не зря все-таки он сходил домой. И мысли другие, и ощущения другие, утренние, хотя еще продолжает быть ночь. И вчерашнее уже где-то на окраине мозга, как в тумане, сквозь зарю силуэтом, полутенью скользит, и ужас даже кажется красивым. И опять ощущение: все-таки не зря хотел больше, чем все, можно сказать, целый этап позади, вряд ли дальше будет тяжелее, ведь он не машина и его беречь надо. Ведь для работы готовят — не в калеки. И вода приятна. Вот это — «приятна» и мысль — «испытание» опять дают уже некий знакомый импульс.

Плещется Гример в воде, фыркает, плавает, головой трясет, а сам уже настороже, так кот — вроде лежит, глаза закрыл, дремлет, а птица к нему на прыжок — подойти только. И когда датчики крепят к телу, успевает на мгновенье пережить раньше это прикосновение, и индикатор реакции остается на нуле.

А Таможенник продолжает говорить о Гримере, что-де чуден факт — показатели перекрыты, и он, право, не знает, как даже к этому отнестись. Попутно Таможенник объясняет, что он здесь все время, и что для него это тоже испытание, и еще неизвестно, кому сейчас тяжелее, и чем это может кончиться для Таможенника, потому что он и Гример как сообщающиеся сосуды — одна судьба, и, упаси Бог, Гример не выдержит, предел не угадаешь… А чтобы угадать, параллельно с ним проходят испытания десять контрольных групп, и пришлось заменить уже два раза всех контрольных, и у него, мол, все равно не хватает данных, и, чтобы сохранить Гримера, они-де опережают Гримера на одно испытание, но что часто контрольные не помогают объяснить ни поведения Гримера, ни его возможностей. А та маленькая ложь, которую позволил себе Таможенник с красной клавишей, придумана не им, это импровизация испытателя, и что он-де скоро убедится, что это так, потому что испытатель — материал для проведения эксперимента, и что Председатель сейчас сам поступит с тем так же, как тот поступил со Сто пятой. И Гример, понимая все, начинает чувствовать неизвестно почему расположение и доверие к Таможеннику, ибо ни одного слова нет, которые бы вызвали у Гримера сомнение или отвращение. Мы ведь просто устроены: лучше наживки, чем благородство, участие, великодушие, для нас и не существует, если на крючок лезем после первого доброго слова. И опять Гример настраивается на слова Таможенника. И в это время понимает, что стена аквариума темна. И голова его утоплена сверху крышкой такой же темной, и он понимает, что он находится в воде.

И первое, что надо сделать, — это перестать дышать. Пока еще работает голова. Надо думать о том, что тебя ждет Муза. И что ты должен сегодня вечером в свое время прийти и сказать ей что-либо веселое, например: а у меня, мол, был сегодня удачный день. И он даже начинает представлять себе, как Муза прижмется к его плащу, как она заплачет, потому что все же что-то понимает, и понятно, что она не хочет его беспокоить, а может, у нее самой не все в порядке на работе, хотя при чем тут «в порядке», когда она может уйти в любое время, она независима от них, хотя уйти для Музы необязательно получить Уход.

Дышать больше нечем. Один только маленький глоток воды. Да-да, возможно, еще реакция бессознательная, реакция доверия более разума — интуиции; просто надо перевести тело в бессознательное состояние, почти умереть. Перестать дышать, выдержать это непросто, но он выдержит. Ведь он и не человек вовсе, просто мертвая ткань, которая положена в воду, он халат, брошенный в воду, он птица, которую уже раздавил своими сильными пальцами Таможенник. И вот уже показалась розовая пена, и вот уже на глазах пленка. Нет, надо ждать Музу. Муза, тебя надо ждать, ты же теперь живешь в страхе, ты же видела, как вчера скальпель вошел… О Боже мой, Боже, как надувается тело и его тянет вверх, да нет, это же лед, полынья с тонкой коркой, просто нужно сильнее ударить головой, так и есть — лед, темный, весенний, рыхлый, талый, ну же, со всего размаха — головой. Еще, еще, как разбивают головой стенку. Проломлен, жив, глоток воздуха, вот и все. Слой, еще слой, уже голубой, уже видно небо, уже видно вон дерево, как в детстве, еще тонкий слой, и кажется, на самом деле уже можно дышать. Голова болит, по лицу что-то течет — это мозг, но нужен еще один удар — там же небо, ну же, урод! Так. Здесь не вышло. Теперь здесь. Ага, черное тело, здесь нельзя, то баржа, ведь так уже было. Тебя ждет Сто пятая. Стоп. Сейчас очень тяжело. Ей тяжелее, но ты ведь виртуозно можешь зашить глаз, чтобы он видел твои пальцы и твое тело, баржа уже прошла. Удар.

Кто-то просто пошутил. Это не днище — теплая мягкая каша перевернутого дома. Но тогда почему ощущение удара? Чтобы привести себя в себя, ведь ты еще жив? Как хорошо, что ты ночь провел сегодня со Сто пятой, она так любит тебя. Но зачем рядом лежит женщина с задранным подолом и смеется? Это же Муза. Почему Муза лежит и смеется? Конечно, где тебе до нее — она же пара Великого Гримера, а на что тебе Великие бабы?.. Они же все старые, потому что, пока партнер лезет вверх, они все стареют вместе с ним и у них отвислые груди, висящие складками животы; Сто пятая, маленькая, гладенькая моя, я не променяю тебя ни на кого, ты слышишь, мне никто больше не нужен.

Тело медленно спускается на пол аквариума, переворачивается и остается лежать с жестко стиснутым ртом, закрытыми глазами, неподвижное и ленивое, с раскинутыми ногами и раздавленными, разбросанными в разные стороны руками.

«Готов или не готов? Подождать или можно переждать?» — Таможенник прилип к стеклу так, что лицо, кажется, вошло в стекло и, если бы Гример увидел