«Эй, ослепла, что ли?» – заорал пузырь изо всех своих дутых мощей. В его затею не входили слепота и скудоумие женщины. Она не выполнила задуманного – всего задуманного им в Элен.

«Ты спятила?!»

Беспокойство пузыря вызвало новый приступ хохота. Чертыхаясь, пузырь постарался открыть темя чокнутой бабы. Разгоряченный мозг охладился, и безумная сотряслась в кашле.

Придя в чувство, Олджуна выплюнула перья, умыла снегом лицо и руки. Потрогала израненные вороньими когтями щеки: не так глубоко, как больно. Ну, хоть глаза целы. Куда подевалась, злодейка? Нет нигде… померещилась.

Чудно́е творилось с мыслями. То появлялись, то разбегались в стороны, как бегут мыши из нор, чуя паводок. А тут еще подвернутая лодыжка ноет. Наступишь – и боль отдается в голень, сполохами вспыхивает в голове, аж ушам жарко.

Тени росли, росли и стали сумерками. Олджуна еле добрела до первого коровника в кузнечном околотке. Собака старого Балтысыта приблизилась к ней, дружески вильнула хвостом и, зайдясь визгливым лаем, бросилась прочь. Испугалась кого-то… да. Женщина поморщилась: еще и завыла, дурная псина! Смерть чью-то чует. Отвлекла от разговора. Ведь был разговор только что? С кем?.. Кого-то испугался пес. Знать, нехороший человек у селенья шастает… опасный. Не следовало с ним говорить. Муж узнает, может побить за то, что болтала с чужим мужчиной.

Кто ж это был? А толковал о чем? Неужто об убийстве багалыка?! Убежал, негодяй, успел завернуть за холм, не догонишь! Нога до колена распухла… Торбаз не снимешь теперь, резать придется. Жалко. Нужно найти Хорсуна и предупредить! Спасти его… да… Верно. Спасти! Она ведь к багалыку и ходила? Зачем? А просто так. Надумала проведать приемного отца – вот и ходила… Но не дошла. По дороге на нее напустилась ворона, залетавшая утром в дом. Хотела убить. Ее, не багалыка. При чем тут, вообще, багалык?

Олджуна засмеялась: кто желает смерти Хорсуну? До самого дома зажимала ладонью рот – смех прорывался. Рехнулась она, что ли? Это ж надо прийти в мысли такой чепухе – убить багалыка! Будто не только лицо исцарапала ворона, а и в голову клюнула… Да будут прокляты эти птицы!

* * *

Льдистые глыбки тревожных вопросов бились, грызли привычные берега жизни и ох как измучили Илинэ! С виду она не изменилась, вела себя по-прежнему ровно, а в душе было студено. Отчего страшного рисунка на лопатке никто не разглядел? Видели бы девчонки-болтушки, давно б проговорились. Вот Долгунча бы, может, и промолчала… Или, наоборот, тревогу бы подняла? Айана, на что приметливая, о стрелках у трещины лишь мельком упомянула. Спросить, опять же, неловко.

Откроешься людям – всполошишь зазря. Еще и виноватой окажешься, вроде как призываешь к человеку Ёлю. Не поверят, на смех поднимут, обидятся…

До сих пор у Илинэ была одна тайна – Иллэ в Скале Удаганки. Теперь прибавилось еще две – волшебный камень и предостережение огня на недоброй ворожбе. Что делать с этим – непонятно, а ничего не делать… Как дальше жить, если сбудется?

В душе любого человека прячутся всякие секреты. А у старейшины вся жизнь будто на ладони. Отменный мастер, но люди почитают его больше за то, что правитель он справедливый и сердце у него открытое. Кто же этот враг, способный убить старейшину? Эленец или чужой?

Может, рисунок подсказывал о сердечном ударе? Случился же внезапный удар у деда Мохсогола. Ходил-ходил себе, а потом взял и помер…

Никогда не видела Илинэ жизнь наперед, как Билэр, сын того же Мохсогола. В детстве, когда вместе играли, Билэр часто забавлял ребятню мелкими предсказаниями. Некоторые старики умеют толковать сны, угадывают погоду по разным приметам. Главный жрец Сандал вещает по движению звезд. Но ничего сверх естества в том нет. А нынешние гадания у Долгунчи, щедрая мунгха и звериное нашествие с языка у людей не слезают. Особо любознательные повторно духов пытали. К Билэру, говорят, с допросами подкатывали, да тот давно от ясновидения отказался. Заранее знать о неприятностях – только настроение себе и другим портить. Вот Илинэ узрела лишнее и терзается теперь.

Почему в человеческую жизнь столько никчемной околесицы напихано – разговоров праздных, мыслей и дел суетных? Гаданий тех же. Избыточный вздор прикидывается главным и в глаза нахально лезет. Прямо как дым от сырого костра…

Так она размышляла, сердясь на странности жизни и на себя, нескладную, а тяжкое предчувствие потихоньку скребло и свербило в душе.

Зимний санный путь установился, парни с утра поехали на быках по дрова, не сразу вернутся. В отсутствие Атына Илинэ собралась навестить тетушку Урану. Не встречались с братом с тех пор, как он передал Сата, лишь на мунгхе мельком. Отчего-то не хотелось попадаться ему на глаза. И волшебного камня внове не видела, не ходила в пещеру. Боялась, что кто-нибудь ненароком различит на запретной тропе ее приметную рыжую доху. Углядел же Болот…

Ой, да нечего о том думать! Лучше любоваться небом. Сегодня оно красивое. Низкое по-зимнему, все в розово-белых чешуйках, точно брюшко язя, молчит глубиной и тайной. Полог неба опускается за скалы, выгибается вверх, а за ним, верно, иной мир. Интересно, живут ли там люди? Конь Дэсегей, солнечный, ясный, вразумил бы хоть в мире Орто чуть-чуть разобраться!

Илинэ не утерпела и повернула в сторону аймака Горячий Ручей. Решила Айану позвать на помощь. Самой не тяжко тетушку Урану обихаживать, но хотелось убедиться, что старейшина жив-здоров.

Подружка вначале обрадовалась, а услышала об отъезде парней за дровами, и поскучнела. Разговаривая с Айаной, Илинэ нет-нет да посматривала на ее отца и ничего подозрительного не заметила. Здоров был старейшина. Как всегда, и поддразнить здоров, и посмеяться. Осведомился, много ли женихов сваталось. В краску ввел, а сам засмеялся весело и заразительно. Так смеются дети и чистые душой люди, не ведающие за спиною беды. Потом собрался в заставу к багалыку и уехал на буланом.

Успокоилась Илинэ. Видно, дурное на гаданиях поблазнилось ей от обвала событий. Тут тебе и Сата, и волк, и Кинтеево сватовство за один день! Нынче только успевай мозги мозолить – жизнь летит, усыпанная разными разностями, как хвоей тропа. Неудивительно, что вскруженной голове въяве чудятся сны.

Вдвоем быстро у тетушки управились. Хорошо, что пришли, а то Олджуна убежала куда-то, и коровы остались недоены. Урана уже хотела соседок на выручку кликнуть, до двери сумела дойти, за стенки держась. Сама! Кажись, к поправке дело идет. Настроение тетушкино, правда, показалось не ахти. Озабочена чем-то была, чем – не сказала. Выведывать же не будешь.

На обратной дороге Айана без конца трудила язык о платьях-нарядах. Ей, мол, четырнадцать весен, самое время готовить приданое, покуда жених калым сколотит.

«А Дьоллох рукой машет: рано семейный хомут накидывать, молод еще! – подумала Илинэ. – Верно говорят, что носящие штаны медленно растут». Поколебалась и не стала признаваться о сватовстве Кинтея.

– Не любит меня Дьоллох, – пожаловалась подружка. – А мне без него лес серый и зима ближе…