четвертого века, то есть с эпохи, когда догматика уже выработана, когда новая религия нашла искусство и язык для выражения своих верований. Ни один из них не напоминает о времени исканий и борьбы, ни один не сохранил воспоминаний о героических временах церкви. Впрочем, они слишком часто были реставрированы и переделаны, они приняли слишком современный вид. Что осталось действительно античного в базиликах Константина? Сколько нужно труда, чтобы представить себе, каковы должны были быть церкви Св. Лаврентия, Св. Пракседы или Св. Агнии, когда их только что выстроили? Катакомбы сохранились лучше. На их долю выпала удача быть почти забытыми и утраченными вплоть до времен Бозио. Если после этого случалось иногда, что их опустошали алчные любители или неумелые исследователи, по крайней мере не переделывали их под предлогом поправки. Это самые ценные остатки, самый подлинный свидетель первых веков христианства, и нет в Риме памятника, который бы лучше воскресил перед нами эти первобытные времена, так мало нам знакомые, но которые мы так хотим знать.

Вследствие этого все в них становится интересным, и малейшие подробности делаются важными. Эти кирпичи, отделившиеся от могил и которые путешественники топчут ногами, их нужно тщательно подбирать; на них часто печать того, кто их выжигал, и они могут помочь установить эпоху галереи. На этих мрачных стенах, вдоль которых мы подвигаемся, нам указывают время от времени маленькую нишу или выдающуюся подставку: туда ставили глиняную лампу, освещавшую путь посетителям, и сколько раз она видела, как проходили друзья или родные, пришедшие плакать и молиться подле дорогой могилы. Вот мы останавливаемся на минуту в комнатах, более просторных, чем другие, в глубине которых находится могила, расположенная в виде жертвенника. Они служили, говорит Росси, для семейных собраний. Сюда приходили, в дни годовщины смерти, молить Бога о помиловании усопших, «читать вместе священные книги, петь гимны в честь умерших, усопших во Господе». Легко представить себе, какое действие должны были производить эти церемонии на благочестивые души. В этом торжественном молчании, среди этих стен, полных покойниками, людям казалось, что они живут всецело в обществе тех, кого утратили. Охватившее при этом волнение давало яснее понять ту общность умерших и живых, которую язычество провидело, а Церковь возвела в один из своих догматов. До такой степени проникались воспоминанием о всех этих дорогих отшедших, что без труда верили, что смерть не может порвать связь, соединяющую одного человека с другим, и что они продолжают оказывать взаимные услуги и за гробом, причем отшедшие пользуются молитвами церкви или, если они пребывают в райском блаженстве, помогают своим предстательством оставшимся еще в живых! Это чувство, которое выражают благочестивые восклицания, вырезанные на стене кончиком ножа посетителями первых веков, когда они тут проходили; Росси не без труда удалось списать их и понять.

История первоначального христианства заключена всецело в катакомбах; обходя их, можно проследить все превратности его существования, полного треволнений. Эти галереи, имеющие открытый выход на большие общественные дороги, эти отверстия, предназначенные для некоторого доступа воздуха и света в гипогеи, устроены в то время, когда христиане жили спокойно, доверяя терпимости власти. И наоборот, эти темные входы и извилистые дороги говорят об эпохе преследований. В это время были выстроены маленькие молельни, где собирались верные, когда не могли отправлять свое богослужение открыто. Они состоят обыкновенно из двух комнат, пересеченных самой галереей катакомб, так что они в одно и то же время отделены одна от другой и достаточно близки, чтобы можно было из обеих следить за священными церемониями. Они предназначались для обоих полов, никогда не соединявшихся в первобытной церкви. В глубине одной из комнат находится каменное седалище, на которое садился священник во время служения или проповеди. С этого места должны были часто раздаваться слова убеждения, какие мы находим в творениях отцов, воспламенявшие присутствующих и дававшие им смелость идти на смерть за свою веру. Тут читались письма, которыми обменивались различные церкви, чтобы сообщить одна другой свои опасения и свои надежды и ободрить на страдания; тут же, после великих казней, увеличивавших число мучеников, верные сходились, чтобы утешать друг друга, ободрять и подстрекать на продолжение борьбы; тут же отправляли заупокойное служение по умершим, восславляя их и возвышаясь сами примером, какой те преподали обществу верных: «Благо нашей церкви! Господь ее защитник и слава. До сих пор она сияла белизной добрых дел наших братьев, Он удостаивает ее славы обагриться кровью мучеников: и лилий, и роз много в венце ее!»[65]

Эпоха гонений, по-видимому, более других оставила яркое воспоминание на христианских кладбищах, и Росси всюду указывает нам ее следы. Он обращает наше внимание на то, что старинные лестницы были в это время уничтожены и большие галереи засыпаны, чтобы оградить могилы мучеников от осквернения. Поспешно вырыли новые проходы, ведшие к заброшенным песочным ямам (arenariae), о которых я упоминал выше; через них можно было входить и выходить, не возбуждая подозрений; и даже постарались сделать эти выходы недоступными для посторонних и для врагов. Росси открыл на кладбище Каликста лестницу, ступени которой внезапно обрываются. Отсюда нельзя было добраться до внутренних галерей иначе как при помощи трапа, который приставлял по условленному знаку один из сообщников и убирал, после того как входил последний верующий. Но эти тщательные предосторожности не всегда были достаточны, чтобы спасать христиан. Нам известно, что между ними были предатели и изменники, предупреждавшие полицию. «Вы знаете дни наших собраний, – говорил Тертуллиан магистратам, – вы наблюдаете за нами даже во время самых тайных наших собраний; часто поэтому вы захватываете нас врасплох и подавляете нас!» Солдаты императора не раз проникали в катакомбы, прекращали церемонии и без пощады разили всех, кого только могли захватить. Надписи, остатки которых дошли до нас, сохранили память об этих кровавых расправах. Быть может, когда-нибудь найдут комнату, где были заперты и замурованы несчастные, которых накрыли, в то время как они отправляли богослужение на могиле одного мученика, и уморили голодом. Папа Дамазий при поправках, которые он произвел на христианских кладбищах, пожелал, чтобы место, бывшее свидетелем этого страшного события, осталось нетронутым; он ограничился тем, что открыл в стене большое окно, в которое верные могли видеть трупы, лежавшие на земле в том положении, в каком настигла их смерть.

Наряду с этими воспоминаниями казней и опалы катакомбы хранят память и о днях торжества, всюду видны остатки великих работ, исполненных с целью укрепления их или украшения. После Константина в них мало-помалу перестали погребать умерших; это был лишь памятник минувшего, который окружали почитанием. Паломники стекались из