Так-так-так… А это уже совсем интересно, господа мои, иныеруку на отсечение отдали бы ради такого умения – и не только записныесплетницы, обожающие подглядывать и подслушивать, но и шпионы, скажем, для нихтакой дар был бы лучшим подарком. Нужно попробовать…

Жаль, что всей этой благодатью нельзя делиться, подумалаОльга. Забавлялись бы вдвоем с Татьяной… Ладно, попробуем-ка, не откладывая…

Она сосредоточилась, напряглась и словно бы дернула шнурок, раздвигавшийпортьеру, – только так это можно было коряво и скудно описать начеловеческом языке.

Невидимая портьера раздвинулась послушно, и перед Ольгойоказалось окно в жаркий, безоблачный день, там, насколько хватало взгляда,протянулись желтые пески, и вдали, погромыхивая колокольчиками, шагал самыйнастоящий верблюжий караван. В лицо пахнуло жарким ветром, она ощущала жаргорячего песка – пригоршня раскаленной пыли, подхваченная порывом ветра, едване запорошила глаза, так что Ольга едва успела прикрыть глаза ладошкой, ощутилана щеках прикосновения горячих песчинок.

Осторожно убрала руку. Караван двигался в прежнемнаправлении, ослепительно белое солнце сияло над песками…

Что-то, то ли большая птица, то ли гонимый ветром куст, снемалой скоростью приближалось к ней справа. Что-то полет слишкомцелеустремленный для сорванного бурей куста…

Непонятное черное пятно, приблизившись, превратилось вчеловеческую фигуру, за плечами которой бился по ветру полосатый плащ. На нее синтересом уставились черные глаза, можно было отчетливо разглядеть лицо,гораздо длиннее и уже человеческого, очень странное, словно бы из яркоосвещенного изнутри молочно-белого стекла, по которому играют сполохи огня…Мамочки, да у него клыки звериные! И уши волчьи!

Когда физиономия этого загадочного существа оказалась усамого ее лица и к ней протянулась из широкого рукава длинная то ли рука, то лилапа с кривыми когтями, Ольга едва успела захлопнуть окно. Даже отступила нашаг, опасаясь, что неведомое существо, чего доброго, вломится в ее спальню.Впредь нужно осторожнее, а то угодишь неведомо в какие земли, где обитаютнепонятные твари…

Попрактиковаться проще и безопаснее дома, где, согласнопоговорке, и стены помогают… Выписывая у щек круги согнутыми пальцами, отклоняято вправо, то влево запястья, Ольга принялась бродить по дому – то есть самаона, конечно, оставалась на месте, это ее взгляд путешествовал.

Куда ни попади – темнота, мерное похрапывание, – ну да,большинство обитателей дома десятый сон видят перед рассветом, когда спитсякрепче всего. Ничего интересного… ага, а вон там горит свет… Посмотрим, покакой причине полуночничает господин камергер, есть сильное подозрение, что ион, подобно прусскому высокому гостю, отдал должное доморощенным актрисам…

Ольга усмехнулась не без легкомыслия, покачала головой: вотименно, в десятку. У изголовья постели камергера горел ясным пламенемвосьмисвечовый канделябр, а на постели сплелись два обнаженных тела, в такойпозиции, что сразу следовало отмести предположение, будто они там обсуждаютфинансовую политику Сардинского королевства или виды на урожай. Ай-яй-яй,игриво подумала Ольга, отводя взгляд от постели, а еще петербургский сановник,вхожий во дворец. Стоило попасть в подходящие условия… Все мужчины одинаковы.

Она хотела было уйти – но присмотревшись, осталась,охваченная изумлением и даже злостью. Незатейливые события как раз подошли кконцу, камергер приподнялся и сел на постели, а девица осталась лежать,запрокинув голову и уставясь в потолок. И Ольга без всякого труда – в спальне былодостаточно светло – признала в ней Дуняшку. Вот это уж оказалось совершеннейшейнеожиданностью. Какова вертихвостка. Мы, откровенно признаться, тоже не монашки– но у этой паршивки, в отличие от нас, жених имеется, все уши прожужжала прото, какая у них большая и чистая любовь… А втихомолку, оказывается, состоличными гостями колобродит…

Возмущенно фыркнув, Ольга хотела уже совершить то, что впереводе на человеческие понятия называлось бы «повернуться и уйти», нозадержалась. Присмотревшись, она стала подозревать, что дело определенно не впорядке. Дуняшка так и лежала навзничь, таращась в потолок с безмятежнойулыбкой, – но улыбка эта больше походила на искусственную гримасу,хорошенькое личико напоминает застывшую маску, да и поза выглядит не вполне естественной…

Ольга моментально вспомнила, как граф пытался ее оплести – ипосуровела. Все оборачивалось какой-то неожиданной стороной, весьманеприглядной, способной не на шутку встревожить: хорошенькие же гости нагрянулив имение… Теперь уже нет никаких сомнений, что горничная похожа на жертвунекоего дурмана, – у человека, который сам собой распоряжается, не можетбыть такого лица и улыбки…

Ольга осталась. Зло поджав губы, наблюдала, как камергерлениво водит кончиками пальцев по девичьему телу, словно рассеянно гладит кошкуили иное неразумное создание. Услышала его спокойный, приятный голос:

– Ну что, довольна?

Не меняя позы и не шевелясь, Дуняшка ответила неестественноровным голосом:

– Я вам бесконечно благодарна, господин камергер, чтоснизошли до деревенской дурехи…

Камергер ничуть не переменился – оставался столь жеобаятельным и светским, но теперь он казался Ольге каким-то другим существом,ничего общего не имевшим с прекрасно знакомым ей человеком. Хорош же он настоящий… Но постойте… выходит, не только граф, но и он что-то такое умеет?

– Вот и умница, – сказал камергерсамодовольно. – А то нужно ж было удумать – сберегать невинность длякакого-то холопа в лаптях и сермяге… Подожди, милая. Когда я наконец-тодоберусь до твоей хозяюшки, я тебя поставлю возле постели с канделябром, а тами позабавимся все вместе…

– Как вам будет угодно, ваше сиятельство, –безучастным тоном отозвалась Дуняшка.

«Ах, во-от у вас какие планы, господин камергер, –подумала Ольга прямо-таки в ярости. – Ну, это мы еще посмотрим…»

Ее так и подмывало не мысленно, а самым натуральным образомворваться в спальню и надавать пощечин этому лощеному проходимцу, но, в здравомразмышлении, она поняла, что не следует свои способности обнаруживать – поканеизвестно толком, на что еще Михаил свет Дмитриевич способен. В конце концов,она делает первые шаги, не стоит увлекаться…

Она тихонечко отодвинулась – и пустилась по другим комнатам.У полковника Кестеля было темно. Спальня фон Бока оказалась пустой. ГенералДрубецкой не спал, но у него-то ничего интересного как раз не происходило:генерал сидел при свече, с видом крайне мрачным и угнетенным, перед нимкрасовалась наполовину опустошенная бутылка, а на полу стояли две пустых.Выглядел генерал так, словно его с рассветом собирались волочь на плаху –никакого преувеличения, именно такое у него было лицо…

В отведенной графу Биллевичу комнате, наоборот, царилооживление, нимало не соответствовавшее ночной поре и приличному дому…