– Нет. Но, узнав, что ты собралась везти книги в Кокенгаузен, он озаботился.

– Ишь какой заботливый! Озаботился он.

– Он советовал не отпускать тебя. Но действительно, Соня, раньше я как-то и не задумывался, что это страшно далеко от города. Восемьдесят восемь верст!

– Я еду туда в тринадцатый раз! Я уже там своею стала. Папенька, это смешно – начинать сейчас такой разговор.

– Но вдруг что…

– Ни разу ничего не случилось. Кроме того, дачный сезон начался, к развалинам направляется куча туристов.

– Это-то меня и пугает.

Но Соне удалось убедить отца не впадать в маразм и не превращаться в кликушу.

Она стояла в летнем темно-синего цвета пальто и велюровой беретке с пучком перьев у уха и прижимала книги к груди, на локте висел расшитый бисером ридикюль с серебряным фермуаром. Солнце поднималось, бодро ползя лучами по каменным стенам и ажурному куполу часовни. Где-то далеко гудели и свистели паровозы. На дворе стоял двадцатый век: век просвещения, свободы ума и технического прогресса. День предвещал чудесные приключения. У нее был замечательный отец, лишенный предрассудков, Соня чувствовала себя взрослой и решительной. А в застекленных окнах экипажей, останавливающихся на привокзальной площади, она видела отражение не гимназистки с тугой корзинкой на затылке, но важную, статную даму, которая так была похожа на «Неизвестную» Крамского, что дух захватывало.

На самом деле Соня нарочно оделась так, чтобы произвести на учителя впечатление. Больше всего к ней шел именно этот образ. Летнее пальто, которое скроила мама в феврале, сидело как влитое, головной убор, сотворенный ею же прямо по образцу с картины, оттенял Сонины черные глаза, делая их еще больше и выразительней, а лайковые перчатки довершали образ светской дамы.

Учитель Данилов явился вовремя. Выглядел он уставшим в своей помятой учительской тужурке, сказал, что почти не спал. Но очень обрадовался, когда девушка показала ему книги, которые заказывала таинственная мисс Тобин.

Отправились к кассам. Людей было много, бегали влево-вправо служащие, носильщики катили перед собой тележки, груженные узлами, чемоданами и корзинами. Шумной толпой мимо прошли офицеры Изборского полка, тучная дама в жакете со множеством оборок вела крохотную собачку на поводке, два комиссионера из Евангелического общества бросались от человека к человеку со своими брошюрами, у бочки с квасом скучал жандарм, медленно потягивая свой стакан и лениво озираясь. Многие были одеты в трикотажные и велюровые спортивные костюмы, ставшие с недавних пор столь популярными у мужчин. Это было утро дачников, спешащих в домики на Взморье, и тех, кто хотел отдохнуть в кургаузах Дуббельна и Майоренгофа, послушать концерты, принять грязевые ванны в Кеммерне на серном источнике или просто прогуляться в хвойных лесах у станции Эдинбург.

Соня купила билет и поискала глазами Григория Львовича. Тот зорко следил за девушкой, прислонившись к колонне. Выждав условленное время, подошел к кассе.

В «зеленом» вагоне пассажирского поезда, идущего в Динабург, они разместились друг против друга. Соня, делая вид, что совершенно незнакома с молодым человеком, опустившимся на скамью напротив, открыла роман «Кора» и принялась перечитывать про любовь почтового служащего, на этот раз на английском, ловя себя на мысли, что давно не брала в руки книг, написанных на языке великого Шекспира. Зачитанные до дыр Вальтер Скотт, сестры Бронте и Диккенс не шли в общий счет.

Когда поезд тронулся, она перенесла взгляд к окну. Дорога лежала через Московский форштадт. Поезд, стуча колесами, набирал скорость, в окне пронеслись угрюмые постройки заводов и полотно кладбища, а потом они выехали за город, пейзаж стал скучным, Соня вернулась к чтению. На некоторое время она провалилась в книгу и вздрогнула, когда Данилов внезапно что-то пробормотал.

– Что? – переспросила она.

– Эти Синие сосны стоят на развалинах орденской тюрьмы замка Кокенгаузен, – повторил тот, говоря словно в никуда. Он сидел, прислонившись к окну, руки его были скрещены, в лице тяжелые раздумья. Соня бросила короткий взгляд исподлобья, помня о принятом решении тщательно скрывать, что они едут вместе. И без того сидящая на скамейке через проход высокая сухопарая дама в пенсне и с блестящими букольками одарила ее многозначительным взглядом при входе в вагон, заметив, что барышня едет одна.

Услышать их не могли, скамейки Сони и Данилова были предоставлены им целиком. Теснить барышню никто не решился, а Григорий Львович выглядел без фуражки растрепанным и подозрительным в своей учительской тужурке будто с чужого плеча – на учителя сегодня он походил еще меньше, чем прежде, поэтому, видно, с ним рядом ехать никто не решился. Таким образом, они сидели почти одни, если можно так сказать о паре, сидящей друг против друга в вагоне, заполненном наполовину.

– Вы знали, что Синие сосны стоят на развалинах Кокенгаузена? – Учитель не переменил позы. – На той части, где была тюрьма.

– С чего вы это взяли?

– Вчера я был в музее.

Лицо Сони расплылось в подобии саркастической усмешки, которую она тотчас поспешила спрятать за книгой.

– И в библиотеке Общества любителей истории и археологии Прибалтийского края, – продолжил Данилов. – Синие сосны… О них при мне никогда ничего не говорили. Я слышал только, было старое поместье, но его продали. Но когда-то давно родители давали добро на археологические раскопки в нем. Там под домом огромная каменная тюрьма, в которой, возможно, были заключены архиепископы Иоанн II и Иоанн III, а пленный Сильвестр Стодевешер и вовсе умер в цепях. Вы читали Хроники Генриха Латыша?

– Нет. – Соня уже не улыбалась, желая понять, куда клонит учитель.

– В «Рижском вестнике» опубликован перевод. Том первый. Страница шестьдесят пятая. В третьей части его говорится об истории Кокенгаузена. Это был орденский замок. Помните, я вам рассказывал об Ордене меченосцев, который был основан в Риге во времена, когда Лифляндская губерния звалась Ливонией?

Соня не ответила, опустила глаза в смятении, через минуту вновь поглядела на учителя, тот даже не пошевелился и смотрел уже сквозь нее, но взгляд его был странным, пронизывающим, ни упрека в нем не было, ни недовольства, а какая-то тяжелая неподвижность. Соня подумала, он сейчас отчитывать ее начнет, что она не слушала урока, но ошиблась. Данилов был погружен в какие-то свои думы.

– В дни Реформации рижские епископы, – начал он голосом оракула, когда поезд загромыхал по железнодорожному мосту через реку Огре, – оставив Ригу, переселились в Кокенгаузен, архиепископ Линде отстроил каменную стену, широкую и крепкую, превратив замок в город. Здесь умер последний рижский архиепископ. Здесь был Иван Грозный, поляки, шведы, чума. Кокенгаузен громили, возводили вновь, разоряли и опять отстраивали, в конце концов, курфюрст Саксонии Август Второй Польский повелел его взорвать. Лет шесть назад часть руин занял Левенштерн, отстроил величественный дворец и парк, которые привлекают множество туристов. Но почему никого не привлекают Синие сосны? Почему о нашем поместье лишь одно упоминание… в никому не нужной библиотеке любителей истории и археологии Прибалтийского края. Эти земли были заняты тюрьмой, они пропитаны кровью, слезами и страданиями. Ее почва – это тлен и кости.